— Ну, а я местная акушерка и заведующая вот этим роддомом, Матрёна Васильевна.

— Борис Яковлевич Алёшкин, — представился в свою очередь Борис.

— Ну, что же мы здесь стоим, зайдёмте ко мне, — и Матрёна Васильевна, бросив корзинку на одну из полок веранды, быстро прошла вперёд.

Открывая дверь, она громко крикнула:

— Надя, Надя, встречай, к нам гость пожаловал, — и, пропуская через маленькую кухню вперёд Бориса, показала ему рукой на открытую дверь, ведшую в комнату. — Проходите, пожалуйста.

В этой комнате они застали вторую пожилую женщину. Лицом она очень походила на Матрёну Васильевну, но фигурой превышала её как по высоте, так, главным образом, по объёмам чуть ли не вдвое. Встречая Бориса и отодвигаясь вглубь комнаты, чтобы дать ему возможность войти, так как она своей комплекцией загораживала почти весь проход, женщина успела сказать:

— Здравствуйте, милости просим! Присаживайтесь к столу. Меня звать Надежда Васильевна. Обедать будете?

— Нет, нет, спасибо, я всего на минуточку.

— Вот-вот, всегда так! — возмутилась прошедшая вслед за Борисом Матрёна Васильевна. — Все врачи к нам заходят только «на минуточку»! Не слушай его, Надя, собери нам хоть чайку.

Борису понравились и обе эти старушки, и бесцеремонность, с которой Матрёна Васильевна распоряжалась его угощением, и та удивительная чистота, и уют, которые бросились в глаза и на крыльце, и на веранде, и в крошечной кухоньке, и в комнате. В последней большая часть была занята двуспальной кроватью, гардеробом и старинным буфетом, сквозь стеклянные дверки которого виднелись такие же старинные тарелки и чайный сервиз.

Через полчаса, сидя за столом со стаканом отлично заваренного чая и полным блюдечком самого любимого Борисом вишнёвого варенья, он держал в руках мягкую, сдобную, точно только что вынутую из печи очень вкусную булочку. Борис слушал рассказ Матрёны Васильевны о работе роддома, о людях и о той жизни, которую ей и её сестре Наде пришлось пережить. Часто рассказ прерывался репликами этой самой Нади, которой очень хотелось внести дополнительные объяснения и пояснения, упущенные, по её мнению, Матрёной из деликатности.

Из этих, вообще-то, сбивчивых и не всегда последовательных объяснений Алёшкин узнал, что Матрёна Васильевна работала в молодости акушеркой в Ростове-на-Дону, в самом большом клиническом роддоме. В период Гражданской войны она потеряла мужа, а затем и сына. Ростов ей опостылел, и она поехала акушеркой на село. Работала в разных амбулаториях, принимала роды и на дому. С 1930 года, когда открылся в станице Александровской колхозный роддом, она переселилась сюда, и работает здесь вот уже десять лет. Года три тому назад к ней переселилась сестра Надя, до этого она жила в Ленинграде вместе с дочерью. Когда дочь вышла замуж, она решила жить отдельно и приехала в Александровку. Так эти две сестрицы теперь здесь и жили.

Узнал Борис также и то, что сама Матрёна Васильевна получала зарплату от райздравотдела, а всё содержание роддома возложено на колхоз, и ей приходится немало воевать с председателем, требуя выделения людей (санитарок) и необходимых материальных ресурсов для содержания роддома.

После чая Алёшкин вместе с акушеркой обошли помещения роддома. Он состоял из маленького тёмного коридорчика-прихожей, в который выходило четыре двери: одна — входная с веранды, другая вела в небольшую комнатку-«кричалку», где стояло три кровати, застланные чистым бельём и тёмными суконными одеялами, такими же, как в больнице, однако с надетыми на них белыми пододеяльниками. Третья дверь соединяла коридор с комнатой, где стояло три большие кровати для взрослых и три маленькие — для детей. В это время здесь лежала одна женщина и один ребёнок, родившийся всего сутки тому назад. Бориса поразила та ласковость, и даже нежность, с которой Матрёна Васильевна обращалась к роженице и ребёнку, сморщенным, красным ещё комочком сладко посапывающему в своей кроватке. Очень ему понравилось и то уважительное внимание, с которым молодая мать слушала замечания акушерки. Сразу было заметно, что Матрёна Васильевна пользуется здесь непререкаемым авторитетом и большим уважением. Мысленно Алёшкин позавидовал этой маленькой старушке и в душе дал себе обещание добиться такого же уважения к себе со стороны своих больных.

Заглянув в «родилку», куда вела четвёртая дверь, Борис увидел, что там стоял обыкновенный металлический стол, в углу гинекологическое кресло и сбоку шкаф, с довольно большим набором акушерских инструментов и несколькими пузырьками с лекарствами.

После осмотра роддома молодой врач и старая акушерка вновь вернулись в её квартиру, сообщавшуюся с роддомом через веранду. За всё это время Алёшкин не увидел ни одного человека из младшего персонала и невольно задал по этому поводу вопрос. Акушерка ответила:

— О, колхоз постоянных людей никак выделить не может, да ведь и не идёт никто: оплата-то трудоднями, а на трудодень они почти ничего не получают. Колхоз не из богатых. Вот мои бывшие пациенты устанавливают между собой дежурство и приходят ко мне утром и вечером, чтобы убрать помещение и бельё постирать. Ну, а поесть… Тем, кто в «кричалке», не до еды, а тем, кто родит, из дома приносят. Я уж только слежу, чтобы не слишком много приносили, да иногда приходится кое-что из продуктов браковать. Да потом, ведь у нас здесь все здоровые лежат. Чуть только что неладно, сейчас же в Муртазово в родильное отделение больницы везут, тут недалеко — километра три. Они, хотя и другого района, но роженицам никогда не отказывают. Ведь у нас этим заниматься некому: Антон Иванович в акушерском деле ничего не смыслит, он и в роддоме-то раз в году бывает! Ну а врачи… — Матрёна Васильевна немного помолчала, как бы не решаясь сказать, затем все-таки сказала. — Ну а врачи, не в обиду будь вам сказано, в большинстве своём молодые девушки, роды один раз в жизни в клинике видели. От них помощи тоже ждать нельзя. Да и где они, эти врачи-то? Больше года ни одна из них не задерживалась, а последние три года и совсем никого не было. Из мужчин вы вот первый, кто на нашу Александровку согласился. Мне передавали, что приедет только что окончивший молодой врач, а когда я вас увидела, то даже удивилась: по вашему возрасту совсем не видно, что вы только что из института.

Пришлось Борису вкратце рассказать о себе, о том, что ему уже 33 года, что учиться он пошёл поздно и врачебного опыта у него, наверно, примерно столько же, сколько у тех девушек, которые до него были, хотя жизненного побольше. Не удержался Алёшкин и невольно рассказал о том курьёзном случае, благодаря которому он попал в Александровку, что главным лицом в получении