Затопленный «Варяг», торчавший из воды в корейском Чемульпо, фотографировал военкор Джек Лондон.

Баталёр Новиков, тогда ещё не Прибой, напишет «Цусиму» – не столько о самой Цусиме, сколько о Первой русской революции, в отрыве от которой ту войну теперь уже не рассмотришь («Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война», – говорил министр Плеве; вышло ровно наоборот: большая и неудачная). Александр Степанов напишет двухтомный «Порт-Артур» – оборону крепости он мальчишкой наблюдал изнутри. Пятилетний Олеша видел, как в Одессу привезли останки погибшего в Порт-Артуре генерала Кондратенко. «Красный смех» Андреева, «Девушка пела в церковном хоре» Блока, «К Тихому океану» Брюсова, «Цусима» Тан-Богораза[33], первые стихи Северянина – всё это о Русско-японской.

Чехов собирался ехать на войну врачом – не успел. Успели другие врачи – Януш Корчак и Викентий Вересаев.

На фронт ехал барон Унгерн, но опоздал. Котовского призвали, а он не явился на сборный пункт.

На Русско-японской появилась добровольческая Кавказская конная бригада – прообраз Дикой дивизии. Для «охотников»-магометан разработали особый Георгиевский крест – с орлом вместо Святого Георгия (сам крест, в отличие от фигуры воина-христианина, никого не смущал). Многие горцы, однако, предпочитали крест «с джигитом», а не «с птицей». В одном из полков бригады воевали внук Хаджи-Мурата и правнук наполеоновского маршала Мюрата.

Эта война стала черновиком Первой мировой. Здесь впервые применялись дальнобойная артиллерия, броненосцы, пулемёты, мины, проволочные заграждения, торпеды, прожектора, телефон, телеграф… В осаждённом Порт-Артуре капитан Гобято и мичман Власьев изобрели и опробовали миномёт, а офицеры с роскошными фамилиями Мелик-Парсаданов и Дебигорий-Мокриевич наладили производство ручных гранат. На полях Маньчжурии русские солдаты впервые надели ватники, ещё не зная, что ватник – не только одежда, но идеология.

На этой же войне началось системное применение подводных лодок. Первенцем российского подводного флота стал «Дельфин», построенный на Балтике по проекту Ивана Бубнова и зачисленный в 1902 году в состав флота как «миноносец № 150». В 1904 году его вместе с другими лодками железной дорогой доставили во Владивосток (первая в истории перевозка кораблей сушей на столь большое расстояние), где в январе следующего года появилось первое же соединение субмарин – отдельный отряд подводных миноносцев: «Форель», «Скат», «Налим», «Касатка», «Сом», «Бычок», «Палтус», «Плотва» (из ряда рыбьих названий выламывалось одно – «Фельдмаршал граф Шереметев»)… «Дельфином» командовал лейтенант Георгий Завойко, внук адмирала Василия Завойко, организатора обороны Камчатки от англо-французской эскадры во время Крымской войны[34].

Опыт надводного плавания человека составлял тысячи лет, подводное только начиналось. Первых лётчиков считали самоубийцами, то же можно было сказать о подводниках. Лодки были «сырыми», чаще стояли в ремонте, но всё-таки регулярно выходили из владивостокской бухты Улисс на боевое патрулирование. Лодки «Сом» и «Кета» (один из создателей последней – инженер Евгений Колбасьев, дядя знаменитого писателя-мариниста, энтузиаста джаза Сергея Колбасьева) пытались, хотя и без успеха, атаковать японские миноносцы у берегов Приморья и в Татарском проливе – это первое боевое применение субмарин в России. Если Балтика стала колыбелью, то Владивосток – школой подводного флота: здесь совершенствовались инженерные решения, обучались кадры, создавалась тактика, впервые было освоено плавание во льдах и подо льдами. Для защиты от лодок врага на подходах к Владивостоку впервые в мире установили противолодочную сеть с минами и подрывными патронами. Командовавший во Владивостоке одной из субмарин князь Владимир Трубецкой писал: подлодки могут появлением в неприятельских портах «наводить нравственный страх и переполох». Полвека спустя внуки «Дельфина» наводили «нравственный страх» уже в планетарном масштабе, став звеном стратегической ядерной триады СССР. Что касается самого «Дельфина», то он во время Первой мировой попал в Александровск-на-Мурмане (Полярный, где во время следующей войны будет нести службу другая знаменитая тихоокеанка – С-56 Григория Щедрина), после Гражданской пошёл на гвозди.

Инженер Михаил Налётов строил в осаждённом Порт-Артуре первый подводный минный заградитель; его командиром назначили мичмана Бориса Вилькицкого (в будущем он обнаружит Северную Землю – одно из последних больших открытий), но в строй лодку так и не ввели.

Один из героев «Трёх разговоров о войне, прогрессе и конце всемирной истории», написанных Владимиром Соловьёвым в 1899 году, говорит: «Дикари весьма успешно истребляются и вымирают, а воинственные варвары, как турки или японцы, цивилизуются и теряют свою воинственность… Война при всей своей интересности для поэзии и живописи… вовсе теперь не нужна, потому что невыгодна… военный период истории кончился… я твёрдо уверен, что ни мы, ни наши дети больших войн – настоящих европейских войн – не увидим, а внуки наши и о маленьких войнах – где-нибудь в Азии или Африке – также будут знать только из исторических сочинений… Современные нации не только не хотят, но, главное, перестают уметь воевать… Меня поражает, что все так мало поражены этим новым характером войны, её, можно сказать, бескровностью…»

Уже через пять лет громыхала Русско-японская, но и тогда военный корреспондент Джек Лондон, наблюдая за перестрелкой у речки Ялу, размышлял схожим образом: в будущих войнах число жертв будет стремиться к нулю; войны сведутся к демонстрации силы и «автоматической» капитуляции слабейшего. «Праща и ручное оружие Давидовых времён, с учётом затрат энергии, были в сто раз более смертоносными, чем цивилизованное оружие сегодняшнего дня… В войне ХХ века, если генерал не дурак и не бездарь, те люди, которые всё же гибнут, гибнут случайно… Армия-победительница неторопливо займёт территорию, а побеждённая армия попросту отступит… В древних войнах всё решало уничтожение врагов; в современных войнах решающую роль играет возможность уничтожения… Убийство на войне становится всё менее возможным. Когда военная техника достигнет предела совершенства, убийства прекратятся вовсе», – убеждённо писал Лондон. Через десятилетие завертится мясорубка Первой мировой, после которой человечество вновь будет верить, что подобного не повторится; конечно повторится – через какие-то два десятка лет.

Итоги первой Русско-японской – потеря Порт-Артура, Портсмутский (так и слышится «смута») мир, передача Японии Южного Сахалина… Одновременно поражение дало импульс Владивостоку, который утвердился в качестве главного тихоокеанского города страны – и остаётся таковым до сих пор. Это физиология империи: отпадёт одна конечность – усилится другая. Арсеньев: «Прошлая несчастная война всколыхнула всю Россию и тем принесла пользу Амурскому краю. Дальним Востоком заинтересовалось русское общество… Великая волна русского переселения хлынула на Восток».

Владивостокскую крепость начали строить ещё в 1878 году – из-за Русско-турецкой войны опасались конфликта с «владычицей морей» Англией. Русско-японская подтолкнула эту стройку: форты на сопках, батареи на мысах, капониры, редуты, люнеты… Каждое сооружение – шедевр фортификационного зодчества. Главный строитель генерал Алексей Шошин, будущий создатель советских инженерных