Опускаю отрешённый взгляд на свои руки и с несвойственным мне равнодушием наблюдаю, как из моей сжатой в кулак ладони сочится кровь, которая в кромешной тьме тоже кажется чёрной. Настанет ли тот день, когда я снова смогу различать краски вокруг? Или что-то чувствовать? Хотя бы боль. Внутри пустота и снаружи — тоже. На моём лице нет слёз. Только застывшая безучастная маска. Разжимаю онемевшую ладонь и с безразличием смотрю на ключ от своей так и не проданной машины. Даже не помню, как добиралась до стоянки. Вроде бы меня кто-то подвёз. Не знаю, сколько прошло времени после самого ужасного события в моей жизни. Может быть, час, а, может быть, вся ночь.

Меня обдувает прохладный ветер, но мне почему-то не холодно, хотя на мне только та самая пижама. На повторе прокручиваю в своей голове сцены своей жизни, связанные с отцом, и пытаюсь понять, в какой именно момент всё началось. До маминой смерти или после? Знала ли она? Надеюсь, что нет.

Для чего это отцу? Ему мало денег? Или… Ему нравится сам процесс? Грудную клетку снова начинает распирать гигантский горький ком. Ловлю себя на мысли, что не так страшно прозрение, как понимание того, что вся твоя жизнь была фарсом и не очень удачной постановкой режиссёра. И какую роль в ней играла я? Далеко не главную.

Макс. Вот ещё один актёр первого плана.

Теперь многое встаёт на свои места: его метания от меня-ко мне, странные взгляды, недомолвки, пропадание с радаров. Он с самого начала знал, чья я дочь, а значит… Значит ему было от меня что-то нужно. И это что-то — не я.

Непроизвольно вздрагиваю, когда слышу шорох за своей спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это. Молчу и продолжаю делать вид, что нет ничего увлекательнее, чем вглядываться в темноту. Краем глаза вижу, как Макс аккуратно усаживается на соседний шезлонг, словно боится спугнуть меня. Ошибается. Мне всё равно. Снова стискиваю руку в кулак, что, судя по всему, расценивается им как мой выход из состояния оцепенения.

Как он меня здесь нашёл? Этот пляж на отшибе города был нашим с отцом местом. Здесь всегда немноголюдно, а ночью и подавно никого не встретишь. Хотя что за глупые вопросы я себе задаю. Конечно, за отцом была установлена слежка. Как и за мной.

Макс тоже молчит. Его присутствие выдаёт только прерывистое дыхание. Боковым зрением наблюдаю, как он упирает локти в колени и обхватывает руками свою голову.

— Лили, скажи что-нибудь, — его сдавленный голос пропитан безнадёгой, но это меня сейчас совершенно не трогает.

— Кто ты?

Макс выпрямляется, услышав мой вопрос, но, к моему удивлению, не медлит с ответом:

— Если коротко, то спецагент ФБР.

Криво усмехаюсь, вспоминая самое первое прозвище, которое я ему дала: «Агент 007». Это какая-то насмешка судьбы, иначе не назовёшь.

— Лили, я хочу, чтобы ты знала, — продолжает, слегка развернувшись ко мне. — Независимо от того, каким было наше начало, главное — каким будет конец. Решать только нам, понимаешь?

Мне требуется несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное, а потом меня пробирает истерический смех. Меня накрывает. Ничего не могу с собой поделать, но изо рта сами собой льются эти звуки, напоминающие гомерический хохот. Мне не смешно, а я смеюсь, понимаете? Останавливаюсь, когда вижу обеспокоенное выражение лица моего собеседника.

— Конец? — спрашиваю срывающимся голосом. — Будем вместе навещать моего отца в тюрьме, держась за ручки? Ты так это себе представляешь? У меня нет никого, кроме него, Макс!

— У тебя буду я, — как-то не совсем уверенно отзывается на мою реплику.

— Ты — лжец. Всё это время ты подло врал мне. Ты вообще — Макс?

— Это настоящее имя. Всё — настоящее, Лили!

— Ну, конечно. Стивен, — фыркаю пренебрежительно. — С его лёгкой руки он может создать тебе любую историю жизни. А его можно попросить стереть из моей памяти последние четыре месяца? — Встаю с шезлонга, намереваясь уйти отсюда подальше.

Макс подрывается следом, пытаясь ухватить мою ладонь. Я резко выдёргиваю её и выставляю руку вперёд, чтобы он не приближался ко мне. Он замирает, правильно считывая моё неозвученное требование.

— Поверь, я не хотел, чтобы так вышло. Всё это время я пытался найти выход, чтобы обойтись наименьшими потерями!

— Ну как? Нашёл?

— Нашёл, — молча кивает, переводя взгляд на океан. — Хотел передать это дело в другие руки, увезти тебя отсюда и молчать о том, что знаю, до конца своих дней.

Вздыхает, взъерошивая волосы на затылке.

— Лили, я несу долг перед страной, — зачем-то оправдывается передо мной. — У меня есть обязательства. И я не могу вот так просто взять и спустить всю операцию на тормозах!

— Делай, что должен, Макс, — обнимаю себя за плечи, чтобы унять дрожь в своём теле. — Я всё равно ничем тебе не помогу, если нужна была для этого.

— Не для этого, Лили! Не для этого, чёрт возьми! Всё изменилось! Скажи, что мне сделать, чтобы ты поверила? — рассерженно вскидывает руки.

— Что сделать? — на этот раз полная решимости, делаю шаг к нему и злобно цежу практически по слогам: — Исчезни из моей жизни.

Эти ядовитые слова попадают точно в цель. Макс с окаменевшим лицом смотрит в мои глаза неверящим стеклянным взглядом. Обхожу его и иду стремглав к машине, глотая слёзы, которых нет.

И только сев за руль, понимаю, что в этот раз он за мной не пошёл.

ГЛАВА 30 ДЕМОН

Макс

Тяжёлым шагом вхожу в ненавистный Департамент, игнорируя приветствие офицеров. Плевать на всё и на всех. Не пришёл бы, если бы Лоуренс не позвонила, сказав, что дело не требует отлагательств.

Бросаю взгляд на пустой стол своего стажёра, и в грудной клетке моментально появляется непривычный дискомфорт, заставляющий задержать дыхание. Я всегда был стрессоустойчив и выдержан. Внешне, возможно, ничего и не изменилось, но внутри… Внутри словно кто-то тушит об моё сердце окурки. Хочется его выдрать, чтобы не чувствовать это нестерпимое пекло, не вспоминать ненавидящие глаза Лили и не думать о том, что я испортил ей жизнь. Видимость спокойствия удаётся создать только благодаря тому, что я знаю, где она сейчас. Дома, судя по маячку.

Я не спал всю ночь, размышляя о своих поступках, и понял, что она права. Мне нужно исчезнуть, потому что, как ни крути, она всегда будет видеть во мне только причину развала её жизни. Сколько она меня знает? Меньше четырёх месяцев. А отец — её плоть и кровь. И, каким бы он ни был,