дворянство спекулятивно завышали цены на продовольствие, оставляя, по сути, бедноту на голодное вымирание. Так, газета «Пензенские епархиальные ведомости» (№ 17 за 1891 г.) писала: «Повсюду, в сёлах и деревнях, народ поражает вас своим болезненным, изнурённым видом, свидетельствующим об отсутствии питания. Единственная пища, какую только можно встретить в домах крестьян, – это чёрный хлеб, да и тот наполовину смешанный с лебедой, так что, по словам самих крестьян, этот хлеб можно есть только с водой. Правда, некоторые дома употребляют в пищу горох, чечевицу, картофель, но и этих продуктов, по скудости урожая, едва может достать на два, на три месяца»[242].

Голодная и больная татарская семья

(Текст части документа «Дело о восстановлении в избирательных правах 1931 г. Тугушевых Ибрагима Алимовича и Керима Алимовича»: «Ср. Елюзань. Тугушев Ибрагим Алимовича, лишен бывший мулла. До революции был учителем, со дня революции перешел рабочим на стройку в с. Верхозим. В 1918 г. состоял в партизанском отряде, участвовал в боях против казаков. В 1920 г. перешел в муллы до декабря 1929 г., после чего узнал, что это дурман, отказался (видимо, от должности муллы).

В XX в. особенно выделились массовый голод 1901, 1905, 1906, 1907, 1908, 1911 и 1913 гг. Затем разразился голод 1921–1922 и 1932–1933 гг. Пензенские татарские семьи переселялись в Среднюю Азию, Ленинград, Сибирь, Тамбовскую, Ленинградскую и на юг Саратовской области. В это же время происходило массовое раскулачивание зажиточного населения, и многие семьи попали в жернова этой репрессивной машины. Эти люди за неуплату налогов, саботаж, сознательную порчу народного имущества и уничтожение урожая сельскохозяйственных культур, а часто – совершенно безвинно, лишались своих избирательных прав, и многие семьи подлежали выселению за пределы области на определенный срок[243].

«Инструкция по массовому выселению кулаков из Средне-Волжского Края» (1931) содержала пояснения о том, какие семьи должны выселяться. Не подлежали выселению служители религиозных культов, жандармы, бывшие полицейские, не имеющие кулацких хозяйств, семьи без трудоспособных членов, кулаки из спецпоселков. Также в селе оставались при их желании старики (мужчины не главы семьи старше 60 лет и женщины старше 55 лет), если имелись родственники, готовые их взять к себе. Эти же условия распространялись на детей до 14 лет обоего пола. Если они все же выселялись, то инструкция предписывала организовать особую охрану детей, чтобы не допустить несчастные случаи, гибель при перевозке и посадке в вагоны[244].

В 1921 г. продразверстка была замена продналогом и в стране была введена так называемая Новая экономическая политика (НЭП). Её результаты быстро дали знать о себе и произвели поначалу на экономику заметный положительный эффект. Новая жизнь стала постепенно налаживаться, а крестьянам удалось восстановить свое хозяйство. Советской властью отменила царские недоимки, и излишки своей продукции многие крестьяне отныне стали вывозить на базары и рынки, что в итоге привело к резкому сокращению числа бедняков на селе. Крестьян стали лучше питаться, покупать промышленные товары и сельскохозяйственный инвентарь. Широкое распространение получила кооперация. В 1923 г. мусульманскому духовенству было разрешено открывать при мечетях мусульманские школы, которые желающие дети и подростки могли посещать в свободное от учебы в советской школе время.

К 1927 г. в стране складывалась достаточно крепкая система кооперации, объединявшая 1/3 крестьянских хозяйств. Наряду с ней развивалась также кустарно-промысловая кооперативная система. К 1925 г. крестьянство Советского Союза практически восстановило сельское хозяйство. Но группа лидеров ВКП (б) во главе с И. В. Сталиным пошла на свертывание НЭПа и применение чрезвычайных мер над крестьянством. На места в адрес партийных руководителей были посланы директивы с требованием «поднять на ноги партийные организации, указав им, что дело заготовок является делом всей партии», что «…в практической работе в деревне отныне делается ударение на задачи борьбы с кулацкой опасностью»[245].

Таким образом, все это нагнетало обстановку нервозности и административного произвола: началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев не только хлебных запасов, но и весьма умеренных излишков в крестьянских хозяйствах. Нарушения законности, произвол, насилие вызывали открытые выступления крестьян, вплоть до вооруженных восстаний. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 «кулацких» мятежей[246].

Массовое создание коллективных хозяйств (колхозов), осуществленное в СССР в конце 1920-х – нач. 1930-х гг., и сопровождалось, как правило, ликвидацией единоличных крестьянских хозяйств. Одновременно началась трансформация политики всемерного развития кооперации во всех её формах в курс на «сплошную коллективизацию». Следующий шагом явилось усиление гонки за «темпами коллективизации», который был предпринят на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК ВКП(б). Все это было необходимо предпринять, прежде всего, чтобы быстро решить зерновую проблему, которая особенно обострилась в 1928–29 гг.

С одной стороны, крестьянин-собственник, не желающий расставаться со своим «нажитым добром», с другой – пролетарий, не имевший ничего, по выражению классиков марксизма, «кроме собственных цепей». В орбиту колхозного строительства в 1929 г. были вовлечены все районы Средне-Волжского края. Весной того же года в Пензенском округе было создано 90 колхозов. Ускорило ход коллективизации начавшееся массовое социалистическое соревнование. Пункт о создании колхозов вошел в договоры рабочих и крестьян Пензенского и Кузнецкого округов. Осенью темпы коллективизации стали нарастать:

Райкомы ВКП (б) и первичные партийные ячейки во время проведения «дня урожая и коллективизации» широко практиковали беседы и лекции о значении коллективизации с целью убеждения крестьян в необходимости и выгодности колхозов. В развертывании коллективизации большую роль сыграли также и конференции беспартийных крестьян, на которых обсуждались вопросы весеннего сева, колхозного строительства, хлебозаготовок и помощи индивидуальным хозяйствам.

Газетные заголовки того времени были переполнены гневом и энергией: «Разгромить вредителей колхозов», «Кулаки и их агентура разворовывают колхоз», «Разгромить кулака…», «Колхоз им. Ворошилова скрывает семенные излишки», «Излишки дать взаймы нуждающимся» и т. д. Издававшаяся в Пензенской губернии татарская газета «Сабанче» напоминала читателю о былых зверствах белогвардейцев, которые с немалым усердием вешали крестьянских женщин и их детей.

Как справедливо считает каменский краевед В. Г. Гришаков, именно коллективизация способствовала перерождению психологии крестьянина-производителя в психологию полупролетария – потребителя[247].

Не сгущая краски, надо отдать должное колхозному крестьянству, которое сделало неимоверно много для укрепления экономической и оборонной мощи Советского Союза, которая проявилась в ходе Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Опыт колхозного строительства показал, что крупное коллективное хозяйство открывает широкие перспективы для экономического и социального прогресса. Но эти перспективы возможны лишь тогда, когда коллектив действительно является хозяином – самостоятельным, ответственным и инициативным.