– Типа рожденный ползать упасть не может? – усмехнулся Том.

– Типа того.

– То есть, чтобы не падать, – лучше не вставать? – подытожил дядя Саша.

– Так я не постулирую, я констатирую, – отозвался Игорь.

Некоторое время все молчали, переваривая сказанное.

Наконец дядя Саша подытожил:

– Умно, но сухо.

– Что сухо? – не понял Игорь.

– Сухо балакаем, – захохотал дядя Саша, косясь на стоявшую у дерева бутылку спирта. – На пустой желудок с такой философией и до язвы недалеко.

– А и вправду, давайте накатим! – сказал Монгол.

Все сразу оживились. Том вытащил из сумки бутылку, разлил по кружкам и банкам, разбавив спирт родниковой водой.

– Картошка еще сыровата. Зато мята – отличный закусон, – вставил Игорь. – Успокоительная травка, хотя, конечно, не полынь. Вот если полынь настаивать на водке, – абсент получится. Обалденная вещь. Совсем по-другому на мозг действует. Я бы сказал, отрезвляюще. Рекомендую.

Дядя Саша выпил первым, крякнул. Заговорил поспешно, пока другие закусывали, – старая застольная хитрость.

– Все это, Игорек, – холодные игрушки ума. Умно, конечно, звучит, стройно, но ничего эта философия человеку не дает! Так, фантастика одна. Может, сейчас с Ивана камень скатится, и будь здоров.

– Нет, дядя Саша, вы не правы. Может это все и чушь, но многие фантасты толкали науку, – отвечал Игорь, причмокивая мятой.

Дядя Саша махнул рукой, и, отойдя к лесу, лег под ближайшей сосенкой на мягкий многолетний ковер из иголок.

– Прильну, с вашего позволения, к корням. К истокам, – усмехнулся он и, закурив, выпустил вверх, как паровоз, столб дыма.

В темноте было видно его чубатое, освещенное сполохами костра, побагровевшее лицо.

– Фантасты. Досталось мне от этих фантастов, – сказал он куда-то в небо. – Я на Байконуре служил. Однажды еду на своем МШ-10 на 95-ю площадку. В степи – ветерок, суслики торчат. Хорошо, одним словом. Вдруг руль отказывает. Перетерлась трубка гидроусилителя руля, но это я уже потом узнал. Я руль кручу двумя руками, а вывернуть не могу. Гидравлика отказала, а мне еще 90 кэмэ пилить. А сзади, как назло, кортеж: на Вторую площадку космонавта везут. Спереди – шушарик с автоматчиками. У каждого – по три рожка, по две лимонки. Следом спецавтобус с этим гребаным, прах его побери, космонавтом. За ним – еще два шушарика, затем ВАИ, потом ГАИ. А у меня даже пистолета нет. Громкоговоритель: принять вправо и остановиться. А я не могу. Это – Байконур, а на Байконуре не шутят. Тут космос – вот тут, рядом! Это все, понимаете? Останавливаться не будут. Изрешетят в хлам, и поминай как звали. Если везучий, то – погиб при исполнении. Что им до меня? Я козявка мелкая. А там – космонавт, ради которого они всю эту херомантию вокруг построили. Мне повторяют. Слышу, уже затворы щелкают. Дорога узкая! Я по тормозам: выскочил, руки кверху. Жизнь моя короткая, как пташка малая, перед глазами пролетела. Как же тогда мне жить захотелось! А они не тронули меня. Просто объехали, и все. А я еще долго стоял там, в степи, с поднятыми руками, обернуться боялся. Страшно. Чуть не обгадился. Кто я такой в этом мире? Пыль. Но зато я тогда многое понял. И о жизни, и о космосе. Всего перевернуло.

– Давай, дед, делись, – сказал Монгол.

Дядя Саша повернулся, закашлялся, тяжело сплюнул.

– Я вас постарше, хотя, конечно, для молодежи это не важно. Самое дорогое, о чем говорить, чем дорожить… – оно всегда просто и понятно. Оно рядом. Это как жену обнять, другу помочь. Или ребенка поцеловать. Думать, как любовь сохранить: свою и родных. Как простить. Как вырастить что-нибудь в саду, создать, родить. Оно вроде все просто на словах, но это так кажется. Я вот с женой тридцать лет живу, и каждый день – как последний. Иной раз убить бы, а иной раз до смерти люблю, аж сердце болит. Все вокруг: любовь, любовь… А что это такое? Вот что?

– Нету никакой любви. Есть инстинкт размножения, – сказал Игорь. – Иначе чем объяснить то, что единственная избранница живет, как правило, не на другом конце земли, а где-то в соседнем доме. Значит, она легко заменяема. Инстинкт и симпатия.

– Ничего ты не понимаешь в любви, – заявил дядя Саша. – Знаешь, как я со своей женой познакомился?

– Как? – Монгол выковыривал из костра картофелину.

Дядя Саша причмокнул.

– Я как на Байконуре служил… Еду, смотрю – на Веге сайгаки. Голов сто! Я начальнику штаба сказал. Выдали нам оружие, пулеметы. Ну, поехали, настреляли. Обдирали потом всю ночь. На следующий день двойные порции всем, дополнительный паек. Командир мне хотел ефрейтора дать, а я ему: «За что вы меня так не любите? Дайте лучше отпуск». Он и согласился. А я сказал сам себе: кого увижу первой, – на той и женюсь. И женился. Какая тут любовь? А с другой стороны, я же без нее не могу. Если посмотреть, то она же моих детей вырастила. И меня столько лет терпит. А все вокруг: любовь-любовь. Тьфу. Любовь – она вот такая, как жизнь. Без всего этого.

– Похоже, картошечка готова, – сказал Монгол, перебрасывая одну из руки в руку.

Вооружившись палками, все стали выкатывать из костра пепельно-серые картофелины. Том снова разлил спирт.

– Я вас постарше, хотя вам оно… – продолжал дядя Саша. – Потом поймете. Потом человек начинает все мерять смертью. Он внутренне готовится. А когда она приходит, то он вдруг понимает, что не готов. Почему? Потому что ему больше никто не поможет. Не спасет. Все, приехали, выходим. Ни карты, ни компаса. Человек уходит туда всегда в одиночку. А тут уже привык к жизни. Купается в ней, кокон плетет. Привык к шуму, к друзьям, ко всем этим предметам. А за этим шумом не слышно вечного. Но если на секунду прислушаться…

– Дядя Саша, подползайте.

Старик затянулся, снова сплюнул прилипший к языку табак, явно пытаясь подобрать слова. Затем махнул рукой, снова подполз к огню. Поджав ноги, снял свои видавшие виды разбитые ботинки и сунул ступни в самое пламя костра.

– …Все вокруг – это миг, пыль. В один момент всего этого не станет. Не станет ведь? Не станет! И каждый окажется тем, чем сюда и прибыл. Маленьким, беззащитным ребенком. Без всех этих соплей и масок… Меня любили! Я отмечен наградами! Сам Иван Иваныч меня уважает! Все! Ничего не останется! Страшно? Да! А что тогда с вечностью делать?

– А что? – эхом отозвался Монгол, хотя, конечно, его больше интересовала картошка.

– Я и сам не знаю. Какие-то убеждения нужны. Идеалы. Что-то внутри