— Странная история, — сказал я. — Обычно из семьи уходят, хлопнув дверью, а мне хочется посидеть, как перед дальней дорогой.

Хлебница была не на месте, — З. Н. не потерпела бы такого беспорядка.

— Отрежь мне горбушку — Я отрезал. — Мерси, — поблагодарила Линка и потянулась к масленке — Мы, видимо, подходим друг к другу, но не идеально, — намазала она горбушку маслом. — Бывают детали которые сопрягаются по всем параметрам, но то ли расчет был все-таки неточен, то ли брак при обработке… какая-то шероховатость, технологическая несоразмерность…

— Конструктивная, — сказал я.

Она сейчас же согласилась:

— Конструктивная, да. И потому идеального сопряжения нет.

— Зачем мудрить, — сказал я. — Что-то было, и что-то ушло. История самая обыкновенная, странность ее не в том. Странность в жанре. У нас не фарс, не драма, не трагедия, а нечто элегическое, как расставанье на перроне вокзала.

Мы завтракали — причем с аппетитом.

— Да, — сказала Линка, не спеша доедая яичницу. — Мне тоже жаль. Жаль, что так получилось. Это не раскаяние, потому что вины моей нет.

— Ты говоришь так, будто есть моя вина, — сказал я.

Вымазывая тарелку хлебным мякишем, она на секунду задумалась, рука ее замерла, но тоже только на секунду.

— Не знаю. Нас судят по закону, а мы себя — по совести.

— За давностью и совесть нас прощает, — сказал я.

Давность! А разве не так? О эти ранние браки — знамение времени, которое всех без разбору торопит жить. Мы с Линкой расписались еще в первый студенческий год, еще витал над нами лирический дух нашей десятилетки, нас не страшили никакие превратности судьбы. Это было очень давно. Память уже не тревожила меня — не то что совесть.

— Ты делал выбор, а не я, — насмешливо сказала Линка. — У меня выбора не было. На том историческом отрезке. Кто делает выбор, того и вина.

Подразумевалась Жанна. Подразумевалось, что, выбрав не ее, я ошибся. Да, конечно. Но тут уж совесть никак ни при чем.

— Выбор был обоюдный, брось, — сказал я. — Была физическая совместимость и всякая прочая, которая необходима. А потом было обоюдное разочарование, и не надо этого отрицать.

— Я не отрицаю, — вытерла Линка губы салфеткой. — Я только хочу подчеркнуть, что ты поймал не ту волну. Ты ошибся в позывных. Те позывные еще до сих пор звучат, и это не давало тебе покоя. Тут все очень просто.

— А я не говорю, что сложно. Это ты усложняешь.

— Я? — подняла она на меня свои удивленные глаза.

— Иначе зачем же впутывать сюда совесть?

— Не буду, — сказала она. — Это я так.

У нас разыгрался чертовский аппетит; когда болтаешь за едой, можно слопать весь холодильник. «Ударим по сыру?» — предложил я. «Пожалуй, ударим», — согласилась Линка Я включил газ, чайник был теплый — только подогреть. «Если пойдешь с Вовкой, — сказала она, — закутай как следует на обратном пути. У него насморк». Я был не пришлый человек в своем доме: про насморк мне было известно. «Еще какие директивы?» — «Вот мама возвратится — тогда получишь». Тогда уж получу — в неограниченном количестве. Я нарезал сыр тонкими ломтиками, выложил на блюдце, пододвинул его Линке.

— Мерси, — сказала она. — Ты строишь планы перспективные или на ближайшее будущее?

Никаких планов я не строил. Меня задела деловитость, с какой задан был вопрос.

— Предупреждаю, — сказал я. — Чтобы, в случае чего, ты не падала в обморок.

Моя ирония оценена не была.

— Как ты мыслишь себе это практически?

А может, она права? Может, нужно заранее все обсудить? Я планов не строил и ставил это себе в заслугу. Милая непосредственность бесшабашной натуры? Или легкомыслие? Предупреждаю ли? Или пугаю? Но чем? Кого? А вдруг — себя самого?

— Практическая сторона меня не волнует, — сказал я.

Линка взяла ломтик сыра, положила на хлеб.

— Если ты не готов, отложим.

— Я всегда ко всему готов! — вырвалось у меня.

— В таком случае… — слегка поморщила она лоб, и эта легкая тень мимолетной озабоченности тотчас же, как под увеличительным стеклом, превратилась в резкую гримасу на ее ярком лице. — Попрошу тебя немного повременить.

Никаких планов или расчетов у меня не было, но все-таки я спросил:

— Сколько?

Она опять поморщила лоб, и опять на ее лице как бы просверкнула гримаса.

— Полгода. Год.

Меня втискивали в рамки. Я должен бы привыкнуть к ним и, кажется, привык, стоически мирился с ними, но теперь уже не мог себе этого позволить. Теперь это возмутило: меня втискивают в рамки!

— Год? — воскликнул я.

— Ты эгоист, — спокойно сказала Линка, не спеша доедая сыр. — Видимо, в этом все дело. Корень зла. Что значит — ты уйдешь? Куда? Значит, раздел, обмен. Это, по-твоему, просто? Наши с мамой две комнаты останутся, но появится квартирант или квартиранты. При мамином характере… Обмен, переезд! Я не могу сейчас этим заниматься. Понимаешь? Не могу. Мне нужно полгода, а то и год, чтобы закончить работу. Я влезла в нее вот так! — ребром ладони провела она черту над головой. — И это не вопрос престижа. Комплекс. Стоит мне сбавить темпы, как этим самым я подведу других. Ты замечаешь, когда я возвращаюсь домой? Выгляни как-нибудь в окно. Я возвращаюсь, бывает, в двенадцатом часу ночи — одна, без провожатых. Все мои обожатели и воздыхатели махнули на меня рукой!

— Соболезнование! — воскликнул я. — Немедленно! Срочно! В завтрашний номер! На первой полосе!

Мы что-то загорячились, как-то ненароком вышли за пределы нейтральной зоны, которой был славен наш дом, и в эту-то минуту раздался тоненький скромный звоночек в передней, — так всегда звонила наша молочница.

Да, черствые, проникнутые суровым духом практицизма граждане нашего района, города и, пожалуй, всех других городов давно уже перестали пользоваться услугами архаических молочниц, предпочитая им более простые, надежные и современные способы снабжения, однако З. Н. — с ее романтической загадочностью — пойти на это не могла и отказывать нуждающейся в приработке молочнице не собиралась. З. Н. была милосердна, тем более что шесть сезонов подряд мы снимали у этой молочницы пригородную дачу в трех минутах ходьбы от электрички, а седьмой сезон был уже не за горами.

Звонила, видимо, молочница — больше некому, к дверям пошла Линка, но это, оказывается, Геннадий пожаловал — как говорят, с утра пораньше. Не такая уж великая потребность была у меня договорить Линке, что недосказал, — досказывать-то что? — но я был раздосадован, а может, просто взвинчен.

— Ты чего? — так и встретил Геннадия.

Не ожидая приглашения, он снял свою куртку,