– Заплати их себе сам, сам вытолкай свою тачку и будешь счастлив! – хмыкнул тракторист. – А мне отвлекаться от работы и вытягивать тебя аж до шоссе аж за пятьсот рублей нет никакого резона! И да… передумаешь – деньги вперёд!

Алекс, рассерженный несговорчивостью тракториста, которого он посчитал тyпoй деревенщинoй, почти уже оскорбился и убрался, но, вовремя сообразив, что без него машину попросту не достать, наконец-то раскошелился.

Когда он оказался на шоссе, то сильно напоминал себе собственную машину: грязный от ботинок и до макушки и тесно ознакомленный с разнообразием вязких почв данного района, местами странно благоухающий, Алекс жал на газ в надежде скорее убраться подальше от этого места и одновременно рассчитывая, что хотя бы какую-то часть грязи снесет с машины потоком встречного воздуха.

Грязь была другого мнения. Оона цепко держалась за попавший в её жадные объятия автомобиль и стремительно подсыхала, приобретая прочность древней глинобитной крепости.

Андрей Иванович Воронов тихо-мирно стоял на своём посту ГИБДД, когда мимо на предельной скорости промчалось нечто…

– Слушай, я уже даже не удивляюсь, я смирился, но мне всё хочется уточнить, почему? – напарник Василий покосился на Воронова, сосредоточенно настигающего правонарушителя.

– Чего тебе почему? – вздохнул Воронов.

– Почему они все в твою смену прутся? Причём, заметь, непременно с одной стороны! – любознательный Вася пожимал плечами. – Спорим, что из одной и той же местности?

– Почему-почему… планида у меня такая! – проворчал Андрей, прижимая к обочине машину Алекса, увлёкшегося избавлением от настырной грязевой оболочки. – А чего спорить? И так понятно, что оттуда… Амбре-то какое, ёлки-палки!

– Планида… – фыркнул развеселившийся Василий. – А вот чего у него машина битая? Прямо предвкушаю, как я внесу это в летописную тетрадочку!

Потрясающий душу инспекторов рассказ о страшных псах-убийцах, нападающей свинье, подлых котах и коварных подростках, загнавших его тачку в неописуемую грязь, Алекс дополнил уже смутными утренними воспоминаниями о козле, уличном туалете и нищей Соньке,

– Всё из-за Соньки! – повторял он, когда ему выписывали штраф. – Всё из-за неё! Я ж так и знал!

Самый разгар лета в Убежище выдался, как и полагается, шумным, ярким и весёлым.

ПП и Мишка описывали развеселившейся Людмиле собственные успехи на ниве доморощенных Сусаниных, а Атака, Пин и Тим сопровождали их рассказ всевозможными дополнениями типа гонок по лестнице за кошкой, гонок обратно от кошки и радостными прыжками на хозяев.

Гирь, влюбившийся в мимогуляющую красавицу-лабрадоршу, вдохновенно пел в её честь, вызывая нервное подрагивание окон в Нинином доме-мастерской.

Полосатость, который вынужденно смирился с чрезвычайно дружелюбной рыжей пуховой китайской курицей, практически ежедневно прибегавшей к нему в гости, осуществлял миссию по доставке Манюни домой. Он только вздыхал, когда она мчалась по направлению к его любимому лежбищу, чтобы устроиться рядом и подремать на солнышке, а теперь с наступлением вечера неумолимо гнал её в курятник, традиционно придавая ускорение пушистому тылу.

Лиза и Татьяна уговаривали Глашку вернуться в дом и не сводить с ума Крока и Дила, которые ответственно её отслеживали, кося маленькими глазками и шумно вздыхая.

Лариса в стотысячный раз купала Фунтика, увлечённо ныряющего в детском бассейне и воображающего себя в большом водоёме. Минипиг от водных процедур получал кучу удовольствия, а хозяйка недоумевала, где можно было ТАК запачкаться, причём не просто, а многослойно и разнообразно.

Ася, приехавшая с работы, наслаждалась покоем и тишиной, правда, ровно до того момента, когда у неё на участке не появились пятеро ежей, вокруг которых с восторгом запрыгала Арька.

Альбина Риты Михайловны в очередной раз начистила физиомордию сокилу Эдику, долго и упорно загоняя его в бочку с водой, а потом далеко не сразу позволив оттуда выбраться.

Александр с котом Клифом мирно готовили ужин, то есть готовил Александр, а Клиф помогал ему своим присутствием, моральной поддержкой и заимствованием мясных кусков, чтобы его человеку меньше было возиться.

В лесу неподалёку остолбенело застыл мужчина под кодовой кличкой «Птицелов». Он узрел разломанную птичью ловушку и рядом настоящее страусиное огромное перо…

А Владимир и Нина подъезжали к Убежищу, вырвавшись из пыльной, жаркой, переполненной автомобильными пробками Москвы и улыбались.

– Я вот всё думаю, как жил-то без всего этого? – Владимир привычно притормозил, пропуская Полосатость с рыжей курицей. – Гляди, твой котяра опять Манюню домой гонит. На месте её хозяйки я бы ему премию выдавал!

– Ну, судя по его объёму, она так и делает, – рассмеялась Нина. – А как жил? Ну, наверное, ты просто не знал, как это может быть…

– Когда совмещается несовместимое, – Владимир покрутил головой, наблюдая за ловкими маневрами Полосатости, – когда бывает совершенно невозможное…

– Когда приветствуют все знакомые, причём не только люди! – рассмеялась Нина, помахав рукой Асе с развесёлой Арькой под мышкой, осторожно провожающей веником до ближайших кустов ежиную семью, а потом кивнув на голубиную стаю, традиционно закружившуюся над их машиной.

– Когда твой пёс басом поёт арию Бориса Годунова, – кивнул ей Владимир, расслышавший низкие густые рулады Гиря.

– Когда Эдика, похоже, опять постигла неудача в любви и теперь ему до ночи сушиться! – Нина проводила взглядом мокрого и облезлого чёрно-белого Эдика.

– А самое-то главное, когда едешь туда, где тебя ждут просто потому, что любят, потому что ты нужен сам по себе! – сформулировал Владимир закон своего Убежища.

В Убежище наступал самый обычный вечер, которому нравилось приходить в эту местность и укрывать сумерками дома и их обитателей. Нравилось, потому что его приход не приносил им тоскливых раздумий или сожалений, громких ссор или тихой ворчливой воркотни. Нет! Вечер тут – это время отдохнуть после хлопотного дня, вкусно поесть, поговорить о всяких разностях, порадоваться друг другу; время света, который зажигается от электричества, и совсем другого света, которому безразлично время суток, – света, который возникает между теми, кто любит кого-то больше себя самого. Света обыкновенного Убежища.

Конец пятой книги.