– Почему нет?

– Мать думает только о ребенке, – ответил я. – А я должен думать о целой планете.

– Наверняка ее ребенок для нее важнее, чем ваш мир для вас.

– Она не в состоянии принимать обоснованные решения, – ответил я. – Лишь я могу предвидеть все последствия.

Внезапно Кибо повернулась ко мне, хотя ни слова не понимала по-английски.

– Европейская знахарка сделает моему маленькому Катабо легче? – спросила она. – О чем вы спорите?

– Европейская знахарка лечит только европейцев, – сказал я. – Она не имеет права лечить кикуйю.

– Но разве она не может попробовать? – спросила Кибо.

– Я твой мундумугу, – сказал я резко.

– Но взгляни на пилота, – Кибо указала на Сэмюэльса. – Вчера он был при смерти, а сегодня у него уже затягивается кожа, руки и ноги снова стали прямыми.

– Ее бог – европейский бог, – ответил я. – И магия ее работает только для европейцев. На кикуйю ее заклинания не подействуют.

Кибо молчала, прижимая Катабо к груди.

Я развернулся к Джойс Уизерспун.

– Извините, что перешел на суахили, но Кибо не знает других языков.

– Все в порядке, – ответила она. – Я все без проблем поняла.

– Я полагал, что вы говорите только по-английски.

– Иногда переводчик не нужен, и так все понятно. Я думаю, вы ей сказали в конечном счете следующее: «Да не будет у тебя других богов пред лицем моим»[22].

В этот самый момент пилот застонал, и внезапно все внимание европейки обратилось на больного. Он пришел в полубессознательное состояние. Его разум не мог сфокусироваться, но из комы он уже вышел. Она начала вводить лекарства в катетеры, прикрепленные к его рукам и ногам. Кибо изумленно наблюдала, но держалась на расстоянии.

Большую часть утра я провел у себя на холме. Я предложил снять проклятие с руки Катабо и сбрызнуть ее настоем, снимающим воспаление, но Кибо отказалась, заявив, что Коиннаге ни в какую не расстанется с новыми козами.

– В этот раз я не возьму с тебя плату, – сказал я, потому что нуждался в поддержке Коиннаге. Я прочел над ребенком заговор, потом обработал рану настоем из коры акации. Потом приказал Кибо вернуться в шамба и заверил, что рука Катабо придет в обычное состояние через пять дней.

Наконец пришло время спускаться в деревню – обновить заклинания для пугал и дать Лейбо, которая потеряла ребенка, мазь от боли в грудях. Я намеревался встретиться с Бакадой, который принял выкуп за дочь и хотел видеть меня во главе стола на свадьбе, и, наконец, обсудить с Коиннаге и старейшинами насущные вопросы.

Спускаясь по длинной извилистой тропе вдоль реки, я поймал себя на мысли о том, насколько этот мир похож на Эдемский сад в представлении европейцев.

Откуда мне было знать, что змей уже проник в него?

Закончив свои дела в деревне, я остановился у хижины Нгобе выпить с ним помбе. Он поинтересовался состоянием пилота, поскольку к тому моменту вся деревня уже услышала о случившемся, и я объяснил, что европейская женщина-мундумугу лечит его, но через два дня заберет с собой на базу Техподдержки.

– У нее, наверно, очень сильная магия, – сказал он. – Мне говорили, что его тело почти все переломано. – Он помолчал. – Как жаль, – добавил он завистливо, – что на кикуйю это волшебство не подействует.

– Моего волшебства всегда было достаточно, – заметил я.

– Это так, – сказал он нехотя. – Но вспомни день, когда мы отбили сына Табари у гиен. Гиены напали на него и отгрызли ногу. Ты облегчил его боль, но спасти не смог. Вероятно, колдунья из Техподдержки смогла бы.

– У пилота ноги переломаны, но ни одна не отгрызена, – ответил я в свою защиту. – Никто не смог бы спасти сына Табари после того, что с ним сделали гиены.

– Возможно, ты и прав, – сказал он.

Моим первым побуждением было укорить его за слово возможно, однако потом я решил, что он не намеревался меня оскорбить, так что просто допил помбе, бросил кости и прочел по ним, что урожай у Нгобе будет щедрый, а потом покинул хижину.

Я остановился в центре деревни, рассказал детям притчу и пошел к шамба Коиннаге. В его бома уже собрались старейшины, ожидая начала совета. Большинство были мрачны и молчаливы. Наконец Коиннаге присоединился к нам, выйдя из хижины.

– У нас сегодня серьезные вопросы для обсуждения, – возгласил он. – Вероятно, самые серьезные из всего, что мы обсуждали.

Говоря это, он смотрел прямо на меня. Потом вдруг обернулся к хижинам своих жен.

– Кибо! – крикнул он. – Иди сюда!

Кибо появилась из хижины и подошла к нам с малышом Катабо на руках.

– Вчера все вы видели моего сынишку, – начал Коиннаге. – Ручка его раздулась вдвое против обычного, и цвет у нее был как у мертвой плоти.

Он взял ребенка на руки и поднял над головой.

– А теперь взгляните на него! – закричал он.

Ручка Катабо снова выглядела здоровой, и почти весь отек спал.

– Мое лекарство подействовало быстрее, чем я ожидал, – отозвался я.

– Это вообще не твое лекарство! – обвинительно вскричал он. – Это снадобье европейской колдуньи!

Я взглянул на Кибо.

– Я приказал тебе убираться из моего бома! – бросил я ей.

– Но ты не запрещал мне возвращаться туда, – сказала она, стоя рядом с Коиннаге, и на ее лице читался вызов. – Ведьма уколола Катабо в ручку металлическим шипом, и, прежде чем я спустилась с холма, отек уже наполовину спал.

– Ты не подчинилась моему приказу, – зловеще сказал я.

– Я верховный вождь этой деревни, – вмешался Коиннаге, – и я прощаю ее.

– Я мундумугу, – сказал я, – и я не прощаю ей этого!

Вызов на лице Кибо сменился ужасом.

– У нас есть более серьезные вопросы для обсуждения, – отрезал Коиннаге. Это меня удивило, ведь когда я гневался, обычно никто не осмеливался мне перечить или мешать.

Я вынул из кисета пригоршню люминесцентного порошка, сделанного из растертых тел ночных жуков, высыпал на ладонь, поднял руку ко рту и дунул в сторону Кибо. Та в ужасе вскрикнула и, корчась, упала на землю.

– Ты что с ней сделал? – накинулся на меня Коиннаге.

«Я ее напугал так, что тебе и не понять, – подумал я, – это справедливое и достаточное наказание за то, что она ослушалась меня». А вслух ответил:

– Я пометил ее дух так, что хищники Иного Мира могут отыскать ее в ночи, пока она спит. Если она поклянется никогда больше не нарушать приказов своего мундумугу, если выкажет искреннее раскаяние в сегодняшнем неповиновении, тогда я сниму с нее метки, прежде чем она уйдет спать нынче вечером. Если нет…

Я пожал плечами и оставил угрозу неозвученной.

– Тогда, думаю, нам придется сходить к европейской колдунье, – сказал Коиннаге, – чтобы она сняла метки.

– Ты думаешь, бог европейцев сильнее Нгаи? – потребовал я.

– Не знаю, – ответил Коиннаге. – Но он исцелил руку моего сына за считаные мгновения, а у Нгаи на это ушли бы дни.

– Ты много лет приказывал нам отвергать