Подобные вопросы возникают и в отношении опыта Японии и Южной Кореи, где правительства изначально проводили активную промышленную политику (и в некоторой степени проводят ее и сейчас), решая, производство каких товаров следует развивать для экспорта и, в более широком смысле, в какие отрасли должны идти инвестиции. Или Сингапура, где каждый должен был разместить существенную часть своих заработков в центральный резервный фонд, чтобы государство могло использовать эти сбережения для строительства жилой инфраструктуры.

Во всех вышеуказанных случаях дебаты среди экономистов сводились к тому, происходил ли рост по причине выбора конкретной нетрадиционной политики или вопреки этому выбору. Вполне предсказуемо, в каждом случае дискуссия ничем не заканчивалась. Странам Восточной Азии просто повезло или из их успеха действительно можно извлечь полезный урок? Быстрое развитие в этих странах началось после того, как они были опустошены войнами, поэтому частично оно могло просто объясняться естественным восстановительным ростом. Те, кто считает, что опыт стран Восточной Азии доказывает преимущество того или иного подхода, – мечтатели. Доказать это невозможно.

Суть в том, что во многом, как и в случае богатых стран, у нас нет готового рецепта для достижения роста в беднейших странах. Кажется, даже эксперты приняли это. В 2006 году Всемирный банк предложил Нобелевскому лауреату Майклу Спенсу возглавить Комиссию по росту и развитию (неофициально известная как Комиссия по росту). Спенс сначала отказался, однако убежденный энтузиазмом своих потенциальных коллег, весьма уважаемой группы, в которую входил Роберт Солоу, он все-таки согласился. При всем том в составленном в итоге отчете было признано, что нет никаких общих принципов и никакие два примера роста не похожи друг на друга. Билл Истерли, возможно, не слишком мягко, но достаточно точно охарактеризовал их заключение следующим образом:

После двух лет работы комиссии, в состав которой входили 21 мировой лидер и эксперт, создания рабочей группы из 11 членов, привлечения 300 академических экспертов, проведения 12 семинаров и 13 консультаций и располагая бюджетом в 4 миллиона долларов на вопрос о том, как достичь высоких темпов роста, эксперты ответили примерно так: мы не знаем, но доверяем экспертам в этом разобраться[371].

Молодые социальные предприниматели, купающиеся в энтузиазме Кремниевой долины, возможно, не читали отчета Спенса. По их мнению, нам известно, что нужно для роста в странах развивающегося мира, – просто внедрять современные технологии, главенствующую роль среди которых играет интернет. Марк Цукерберг, руководитель Facebook, является ярым сторонником того, что доступ к интернету оказывает огромное позитивное воздействие, что нашло свое отражение в сотнях докладов и меморандумов. В одном из таких докладов, который был составлен консалтинговой фирмой Dalberg, говорится, что «интернет обладает огромной бесспорной силой, способствующей экономическому росту и социальным изменениям [курсив наш]» в Африке[372].

Данный факт, очевидно, представляется им настолько бесспорным, что авторы доклада не утруждают себя и не стремятся подтвердить его убедительными доказательствами, что разумно, так как подобных доказательств не существует. В конце концов, нет свидетельств и того, что изобретение интернета привело к новой эпохе роста в развитых странах. Основное издание Всемирного банка, Доклад о мировом развитии, в 2016 году было посвящено цифровым дивидендам – авторы этого текста долго ходят вокруг да около, но в конечном итоге приходят к выводу, что долгосрочное воздействие интернета все еще является предметом споров[373].

Интернет – это лишь одна из тех технологий, которые, как верят энтузиасты, могут быть коммерчески успешны и выступать при этом мотором роста бедных стран. Список «нижних ступеней пирамиды» инноваций, которые должны изменить жизнь бедных и способствовать росту, довольно длинный. Вот некоторые из них: безвредные (менее вредные) кухонные плиты, телемедицина, компьютеры с механической зарядкой аккумулятора, наборы для быстрого определения наличия мышьяка в воде.

Общей чертой всех таких технологий (кроме интернета) является то, что они разрабатывались либо «бережливыми» инженерами, например из D-лаборатории Массачусетского технологического университета (MIT D-lab), либо предпринимателями, финансируемыми известным «социальным» венчурным фондом Acumen. За этим и другими подобными фондами стоит правдоподобная идея, согласно которой одна из причин бедности развивающихся стран состоит в том, что технологии, разработанные на севере, не подходят для них. Такие технологии подразумевают использование слишком большого количества энергии, слишком большого числа образованных рабочих, слишком дорогого оборудования и так далее. Кроме того, они часто разрабатываются монополиями на севере, а югу приходится платить за их использование. Юг нуждается в собственных технологиях, а для этого необходим капитал, который невозможно получить рыночным способом. Возможно, это препятствует экономическому росту во многих странах и именно эту брешь пытается заполнить фонд Acumen.

Хотя фонд Acumen позиционирует себя как абсолютно новый тип организации, в качестве не благотворительного, а венчурного фонда для беднейших стран, технологически ориентированный подход к росту уходит корнями в 1960-е годы, когда в мире оказания международной помощи доминировали инженеры, которые потерпели крах в своих попытках преодоления «инфраструктурного» разрыва путем выдачи огромных займов бедным странам на строительство плотин и железных дорог, что должно было помочь им догнать богатые страны. Несмотря на отсутствие доказательств того, что это помогло экономическому росту в бедных странах, увлечение электрификацией как источником роста и развития никогда по-настоящему не исчезало. В настоящее время Эквадор испытывает серьезные финансовые затруднения из-за кредита Китая на строительство огромной плотины, которая так и не была полностью введена в эксплуатацию. Кредиты, которые выдаются фондом Acumen, меньше и выдаются частным акторам, а не правительствам, однако мечта также состоит в том, что инженеры смогут справиться с мировыми проблемами. Одним из ключевых секторов для фонда Acumen является электроэнергетика. Идеальным источником энергии теперь считаются не большие плотины, а гранулы из спрессованной шелухи зерновых, солнце, последняя же «крутая» идея состоит в том, что можно развивать более дешевые «автономные» решения для охвата бедных сообществ. В целом электрификация находится в центре внимания уже более 50 лет.

Однако на самом деле изобрести подходящие технологии, которые будут еще и прибыльными в бедной стране, непросто. Значительная часть проектов, финансируемых фондом Acumen, проваливается. Эмпирическое правило в мире социального инвестирования состоит в том, что срабатывает 10 % венчурных проектов (остальные сворачиваются) и только 1 % достигает значительных масштабов. Проблема, скорее, заключается в том, что трудно распознать новые, меняющие жизнь, товары и услуги, а попытки сделать это часто сталкиваются с разочаровывающим отсутствием интереса со стороны тех людей, чьи жизни предполагается изменить.

Электрификация представляет убедительный пример. В недавнем рандомизированном контролируемом исследовании в Кении ученые в партнерстве с Управлением по электрификации сельских районов Кении предложили подключение к электричеству по разным ценам в разных общинах. Спрос резко падал при увеличении цены и жители деревень не хотели платить ту цену, которая даже близко не позволила бы покрыть затраты на подключение к электросети (не говоря уже