отношении Бисмарка, активного сопротивления при ее признанной и вошедшей в поговорку трусости никогда не следует опасаться». Во многих местах своей книги Гитлер насмехался над буржуазными политическими митингами и собраниями: «Нужно увидеть такое буржуазное собрание, собственными глазами увидеть руководство собрания во всем его бедственном состоянии и страхе! Как часто после таких угроз [с марксистской стороны, а именно разогнать собрание. — Р. Ц.] собрание тут же отменяли. Часто страх был настолько велик, что к началу вместо восьми часов приходили без четверти девять или в девять. Председательствующий затем старался с помощью девяноста девяти комплиментов объяснить присутствующим „господам от оппозиции“, как он и все другие присутствующие внутренне радуются (чистейшая ложь!) посещению людей, которые еще не стоят на их почве, потому что только обоюдному обмену мнениями (с которым он заранее самым торжественным образом согласился) можно сблизить точки зрения, разбудить взаимопонимание и перекинуть мостик. При этом он попутно заверял, что целью собрания никоим образом не является отбить у людей их собственное мировоззрение. Ни в коем случае, пусть каждый будет счастлив на свой собственный манер, но и позволит быть счастливым другому, и поэтому он просит позволять докладчику довести свои рассуждения, которые и так не будут очень длинными, до конца и не предлагать миру и на этом собрании постыдный спектакль внутренней германской братской ненависти. <…> Бррр!» В другом месте своей книги Гитлер пишет: «Трусливая буржуазия была при этом верно оценена марксизмом, и он обращался с нею просто „en canaille“. Ее просто не замечали, зная, что собачья покорность политических образований старого отслужившего поколения никогда не будет способна к серьезному сопротивлению»[805].

В речи о «национал-социализме и культурной политике» Гитлер обвинил буржуазию в трусости перед лицом «еврейского искусства»: «Ибо то, что мы переживаем сегодня, есть капитуляция интеллектуальной буржуазии перед наглыми еврейскими композиторами, поэтишками, художниками, которые потчуют наш народ жалким дерьмом и настолько преуспели, что из-за простой трусости никто больше не решается сказать: это нам не подходит, прочь этот мусор»[806].

В своей «Второй книге», в которой он обосновал отказ национал-социализма от Южного Тироля, он писал: Южный Тироль был «потерян из-за жалкой трусости национально-буржуазных партий и патриотических союзов, которые повсюду бесчестно капитулировали перед террором подлости и низости». Буржуазные партии «в своей вошедшей в поговорку неспособности и своей вопиющей к небесам трусости не только ничего не сделали, чтобы положить конец действиям тех, кто уничтожал немецкое будущее, но и, напротив, неспособностью своего внутри- и внешнеполитического руководства играли фактически на руку этим врагам нашего народа». Он может «тем спокойнее переносить тявканье трусливых буржуазных псов, а также членов патриотических союзиков», что «слишком хорошо знает заурядных трусов из этих несказанно презираемых им образований». В другом месте он пишет, что «буржуазная глупость и непристойная беспринципность, жажда денег и трусость» загнали рабочего в объятья еврейского марксизма[807]. 28 сентября 1929 г. Гитлер писал в «Иллюстрированном наблюдателе», что марксизм есть, правда, «воплощение преступления, но буржуазная система партий есть воплощение трусливой непристойной подлости. Генеральное противоборство с марксизмом немыслимо без окончательного уничтожения трупов буржуазных партий»[808].

В другой статье Гитлер выражает надежду, что во все более широких кругах возникает «убеждение в неспособности нынешнего политического руководства нашей буржуазии, что все больше понимают, как невозможно при нынешних жалких парламентских слабаках спасти нацию от гибели».

«Глупая баранья масса нашей жалкой буржуазии» покоряется марксистскому террору[809].

Когда Гитлер обвинял буржуазию в трусости перед лицом марксизма, то ни в коем случае нельзя трактовать это так, что Гитлер критикует буржуазные силы из-за их податливости перед рабочим движением или справедливыми требованиями рабочих. Правильно обратное. Как мы видели, один из главных упреков Гитлера в адрес буржуазии заключался в том, что она отклоняет справедливые требования рабочих и занимает антисоциальную позицию, выступает против сокращения продолжительности рабочего времени и т. д. Гитлер всегда различал желания рабочего класса и политический марксизм либо коммунизм. Последних он рассматривал как «еврейские агентуры», лишь инструментализирующие справедливые социальные пожелания рабочего класса, чтобы привлечь на свою сторону рабочих, которые — как мы увидим[810] — в отличие от буржуазии воплощали для Гитлера силу, мужество и энергию. В отличие от расхожей марксистской интерпретации Гитлер был противником марксизма и хотел его уничтожить не потому, что он был настроен «враждебно к рабочим», а потому, что был одержим бредовой идеей, что марксизм есть инструмент еврейства для завоевания мирового господства, и прежде всего потому, что он отвергал интернационализм, «пацифизм» и отрицание марксизмом «принципа личности». В остальном же его отношение к марксизму было — как мы покажем в параграфе VII.3.B — вполне амбивалентным, потому что он им — в отличие от буржуазии — во многом восхищался и у него учился.

Это дифференцирование важно, поскольку поверхностное толкование могло бы привести к совершенно ложному выводу, что Гитлер ставил буржуазии в вину трусость перед лицом рабочего класса и хотел побудить ее к более жестким действиям против него. К этому выводу может, однако, прийти лишь тот, кто безоговорочно идентифицирует интересы рабочих с политическим марксизмом и коммунизмом, чего Гитлер — а речь здесь идет исключительно о его самоидентификации и мире его представлений — никогда не делал.

Несостоятелен и еще один отстаиваемый догматичной марксистской теорией фашизма тезис: Гитлер на людях, в речах высказывался критически о буржуазии и выступал с антибуржуазными высказываниями, но исключительно по демагогическим и пропагандистским основаниям. Этот взгляд легко опровергнуть, поскольку Гитлер и в застольных беседах высказывался против буржуазии еще чаще, резче и однозначнее, чем в официальных речах, действительно в первую очередь рассчитанных на пропагандистский эффект. 5 сентября 1941 г. он заявил: «В то время он стал испытывать такое отвращение к трусости и тупости образованной буржуазии, что и теперь, когда буржуазия из оппортунистических соображений бегает за ним, с него хватит. Без его сторонников из народа он [sic!] тогда отчаялся бы в немецком народе»[811]. И в одной из застольных бесед он сказал, что во «времена борьбы» «так стал презирать буржуазию». Если буржуа однажды давал 100 или 200 марок, то воображал себе, «что этим невесть что сделал». Маленькие люди, напротив, действительно приносили жертвы: «Весь день на рабочем месте, ночью в пути ради нас и все время подставляют голову. Политику тогда делала улица, я искал людей без воротничков; буржуа со стоячим воротничком разрушил бы все, что я выиграл». Правда, в буржуазии тоже были фанатики, но: «Буржуа времен нашей борьбы были сплошь всего лишь эстетами»[812].

27 января 1942 г. Гитлер подчеркнул значение «силы» перед