Огонь бортстрелков буквально разнес на куски мой истребитель. Я сумел сбросить разбитый фонарь и затянул ремни парашюта, которые я всегда держал ослабленными, чтобы они не мешали двигаться. Ме-109 перешел в пике, поэтому я потянул ручку на себя. Самолет сохранил управление, поэтому я сумел выровнять его. Когда я отстегнул привязные ремни, истребитель перешел в плоский штопор, бросив меня обратно на сиденье. Я снова попытался встать, оттолкнувшись обеими ногами. Меня выбросило, как пробку из бутылки шампанского. Я начал падать к земле и, посмотрев вниз, увидел, что мой истребитель продолжает вращаться.

Я выпрямился и приготовился дернуть кольцо. Но когда я сделал это, ничего не произошло. Я подумал: «Ну, вот все и кончилось, парашют не вышел». Но тут я понял, что не полностью выдернул тросик, и дернул еще раз. На этот раз мне показалось, что моя спина треснула. Открывшийся парашют тряхнул меня так, что зубы лязгнули, а перед глазами замелькали цветные звездочки. Шея заболела так, словно ее обдали крутым кипятком. Я еще несколько недель не мог нормально повернуть голову, а вдобавок при открытии парашюта я вывихнул левое плечо. Но когда я приземлился, от удара сустав встал на место. Затем я понял, что у меня есть несколько порезов на правом плече и рваная рана на левом бедре.

Уже позднее я мог сказать, что после того, как мой самолет потерял управление, я первый и последний раз воспользовался парашютом. Я полагаю, что я либо многому научился, либо просто оказался везучим дураком. Бои против русских резко отличались от боев с англичанами и американцами, хотя численное превосходство русских было гораздо более значительным. Западные союзники совершенствовали свою и без того хорошую технику. Мы дрались на больших высотах, так как у русских не было тяжелых бомбардировщиков.

Также нужно сказать, что западные союзники действовали очень гибко, они меняли свою тактику в зависимости от ситуации и очень умело управляли атаками. Русские были заскорузлыми, они слишком медленно учились на собственных ошибках. Я выяснил, что лобовая атака помогает расколоть строй бомбардировщиков. Даже пленные летчики говорили, что они опасались лобовых атак больше всего. Хвостовой стрелок сказал мне, что его лобовые атаки не волновали.

Мы также узнали, что некоторые наши подразделения во Франции и Германии начали подвешивать под крыльями ракеты, чтобы атаковать бомбардировщики. Другие сбрасывали сверху мелкие бомбы с часовым взрывателем, чтобы нарушить строй. Мне это показалось безумием. Любое дополнительное вооружение снижало скорость и маневренность перед встречей с истребителями сопровождения, но приносило слишком мало успехов. Из-за ограниченного радиуса действия вражеских истребителей эти тяжелые немецкие истребители базировались в глубине территории Рейха, куда истребители сопровождения не залетали. Когда они поворачивали назад, появлялись наши тяжелые истребители. Позднее вражеские истребители начали летать над всей территорией Рейха, когда на фронте появились «мустанги». После высадки союзников во Франции они получили новые базы, что еще больше облегчило их действия. Но наше командование упрямо цеплялось за старую тактику атаки бомбардировщиков. По-моему, это была глупость.

Мы имели около 120 истребителей, подготовленных к предстоящим битвам. Самыми сильными были JG-77 и JG-27, присутствовали и несколько самолетов JG-53. В это время американская XII Воздушная армия действовала из Северной Африки и постоянно бомбила Сицилию, подготавливая вторжение. 25 июня 1943 года во время визита Галланда наши радары в Италии сообщили, что приближается соединение вражеских бомбардировщиков, которое находится на полпути между Сицилией и Сардинией, направляясь, видимо, к Неаполю.

Судя по всему, на этот раз целью окажемся мы. Нас бомбили и раньше, но теперь американцы решили взяться за нас всерьез. Мы слышали высоко над головой гул моторов, направлявшихся к горе Эриче, но уже было слишком поздно взлетать. Вскоре начали сыпаться бомбы. Я вместе с другими побежал спасаться и прыгнул головой вперед в щель-укрытие глубиной около двух метров. Мы копали их как раз для таких случаев.

Бомбы рвались так часто и с такой силой, что меня несколько раз подбрасывало в воздух, едва не выкидывая из траншеи. Я мог видеть разрывы, небо и даже бомбардировщики В-26 над головой, прежде чем сила тяжести возвращала меня назад кому-то на спину. Я упал прямо на Францля Ларсена. Я буквально вышиб из него дух при падении. Однажды мы подлетели вверх вместе. Это было даже смешно. Но мы набили себе массу синяков, стукаясь друг о друга. Все вокруг заволокло поднятой пылью. Мы ничего не видели, лишь мелькали какие-то неясные силуэты.

Мы слышали стоны раненых даже сквозь грохот разрывов. Посыльные метались туда и сюда, несмотря на взрывы, и старались собрать людей. Поврежденные и горящие истребители взрывались, когда воспламенялись топливо и боеприпасы. Я подумал, что у меня повредило барабанные перепонки. У меня несколько раз звенело в ушах, причем так сильно, что я чуть не ослеп. Мои уши и глаза были забиты пылью. Нас всех засыпало мусором. А потом все закончилось.

Ларсен выбрался из щели, кашляя от пыли, за ним последовали другие и я тоже. Мы уселись на краю траншеи, не уверенные, что нам не придется прыгать обратно. Разрушения были огромными. Ларсен заметил: «Теперь я понимаю, что чувствуют пехотинцы». Я согласился с ним, но смог лишь молча кивнуть. Я не мог говорить, так как в горле было полно пыли. Дышал я с большим трудом. Я приказал собрать все моторы, пушки и вообще все, что еще можно было спасти. Мы разбирали поврежденные истребители, чтобы привести в исправность остальные, пока не получим замену. Я рассказал Галланду обо всем этом, когда он прибыл. Нам требовалась более совершенная система ВНОС.

Я уже направился было на перевязочный пункт, чтобы посмотреть на своих раненых и убитых, как меня позвал мой ординарец. Так как телефонная связь была нарушена, прикатил «кюбельваген», в котором сидел адъютант Галланда. Генерал потребовал, чтобы я прибыл к нему как можно быстрее. Он хотел услышать отчет о потерях и повреждениях и не хотел ждать, пока исправят телефон. Он также извинился за то, что нас не предупредили о налете. Бомбардировщики шли на малой высоте, и радар не засек их. В результате налет оказался неожиданным буквально для всех. Но мне от извинений лучше не стало. Я был разочарован и пошел обратно к своим людям. Мне кажется, я даже плакал, когда увидел, в каком они состоянии. Молодые парни не заслуживали этого. Телефон наконец зазвонил. Это был генерал, который сообщил, что вскоре состоится новый налет, теперь уже тяжелых бомбардировщиков. Предполагалось, что целью будет Неаполь.

Но я в этом сомневался, так как там не было никаких серьезных военных объектов, если только они не хотели атаковать порт. Он сказал, что у нас нет способа перехватить их по пути к цели, но мы можем поймать их на обратном пути. Тогда я спросил, знает ли он, какой путь выберет противник. Он ответил, что не знает, но нас наведут на вражеский строй, когда мы взлетим. И как только мы закрыли кабины, нам передали по радио, что целью стали корабли в Мессинском проливе. Я был отмщен.

Это была наша морская линия перевозок, по ней поступали нужные нам топливо, солдаты, боеприпасы. Разумеется, выбор противника был вполне логичен. Я знал, что у бомбардировщиков будет лишь один обратный маршрут в Ливию. Я отметил его на своей карте. Когда мы поднялись в воздух, соединение бомбардировщиков уже возвращалось в Северную Африку. Мы знали, что они вылетели либо из Алжира, либо из Бенгази. Чтобы укрыться от наших радаров, они опустились к самой воде, намереваясь атаковать корабли с бреющего полета. На обратном пути они тоже оставались на минимальной высоте. Самолеты летели менее чем в 10 метрах над волнами. Мы получали донесения от кораблей и береговых наблюдателей.