На профессора смотрела прекрасное, чуть смущенное лицо женщины. Волосы, убранные в длинную косу, огромные глаза, слегка опущенные кончики губ. Это была его Гриппа.

Кирилл вытащил смартфон:

– О, там еще не спят. Вечер у них. Мы сейчас позвоним ей.

И, не дожидаясь согласия отца, Кирилл набрал номер. В тишине восходящего солнца раздались гудки. Ранние птицы впервые услышали странный звук – испуганно умолкли…

– Кирюша, привет… Ты где сейчас?

– Мама, ты на громкой. Тебя слышат… Привет, мамочка.

Смартфон лежал на плоском камне и отражал небо без единого облака.

– Привет-привет. А кто еще меня слышит?

– Папа…

В телефоне неожиданно зашумело, заскрипело и также мгновенно стихло.

– Афа! Афа! Ты с Кириллом? Господи, какое счастье! Скажи, скажи, родной, что-нибудь! Я хочу услышать тебя, Афанасий!

Профессор проглотил воздух, скопившийся в горле, и произнес каким-то сиплым оттенком:

– Здравствуй, Гриппа моя!

– Афа! Господь милосерден! Ты жив! Я тут с ума сходила, но молилась за тебя каждый день! И утром, и вечером! Ну и на службе, конечно. Все эти дни! Афа, родной мой человек! Как я счастлива! Смиловался Господь над нами и вернул тебя! Скажи, скажи, Афа, ты нормально сейчас чувствуешь себя? Я потом у Кирочки все выспрошу, понимаю, не для длинных разговоров время, но просто скажи – все хорошо? У тебя все хорошо?

– Да, Гриппа, все хорошо. Спасибо тебе…

– Ну, перестань, какое спасибо? Я так счастлива, что просто не знаю, что и сказать. Великий день! Великий!.. Слава Тебе, Господи! В имя Твое все деется на земле, славою Твоею окутана жизнь наша! Благодарение Господу и мир всем!.. Ты представляешь, Афа! Сейчас Великий пост идет, а через три дня Благовест! Это такой праздник, такой праздник для всех христиан, ты не представляешь! Служба трижды в сутки, пост строгий. С завтрашнего дня вообще ничего делать нельзя. Просто ничего! И так до праздника! Понимаешь?! Благовещение для женщины – это очень важный день. День Марии и ее зачатия… Помнишь, как в Писании: «И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца. Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим». Роднулечки мои, с праздником вас наступающим! Да хранит вас Господь и бережет путь ваш к истине… Афа, вы меня слышите?

Профессор не отвечал. Он внимательно, даже слегка нагнувшись, смотрел на экран телефона, который уже потух, и только голубое пространство бесконечности над головами отражалось в смартфоне.

– Да, мама, конечно слышим. И я, и папа! – Кирилл не выдержал молчания отца.

– Ну слава Богу! А то я трещу от радости без умолку… Ой, служба начинается, я выскочила из храма на минутку тебе, то есть вам ответить. Родные мои, я побежала. Храни вас Господь!

В смартфоне что-то щелкнуло, и наступила тишина, изредка разрезаемая птичьими разговорами. Та знакомая профессору тишина, с которой он начал свой путь, как ему казалось тогда, невыносимого изгнания.

Кирилл закурил. Было уже совсем тепло, и, чтобы не тревожить отца, так и согнувшегося над телефоном, сын развалился на траве. Он дымил и смотрел в небо.

– Надо идти обратно, сынок! – Профессор не поворачивал головы, все еще уткнувшись в телефон.

– Что ты решил, папа?

– В каком смысле?

– Я про Россию…

– Нет, ничего не решил еще. Но решу, конечно, решу… Не торопи.

– Вечером сегодня за нами придет катер, так мы договорились, папа. Ну я еще дал слово всем, что верну тебя в институт. Там проблемы, кажется…

– В институт? Да! Я поеду! Обязательно! Нужно сегодня?

– Ну да…

– Пошли, времени нет совсем.

XLVIII

Мужчины встали. Ярдах в пяти за деревьями что-то вспорхнуло, словно испуганная птица. Профессор успел разглядеть только синюю рубашку и улыбнулся. Обняв сына, он вышел на тропинку. Говорить совсем не хотелось. Кирилл думал о матери, профессор – о Гриппе. Но мысли мужчин были совершенно противоположны, это было заметно даже по выражениям их лиц. Кирилл был озадачен разговором отца с матерью, а Афа размышлял о неукоснительной вере Гриппы, затмевающей что-то маленькое, может быть, совсем не главное, но такое, без чего человек обойтись не может. Кирилл поглядывал на отца, пытаясь уловить его настроение, но заросшее лицо профессора ничем не выдавало своих раздумий. Пройдя почти половину пути, мужчины закончили свои самостоятельные размышления на открытом всем ветрам постулате – любовь к матери и жене победила.

Лесок уже кончился, и осталось совсем немного пустынного пространства перед холмом у самого поселения… Вдалеке замаячила фигура – Даша неторопливо шла навстречу мужчинам. Поравнявшись, она весело выпалила еще не совсем успокоившимся дыханием:

– А я вас потеряла! Все в порядке?

– Сынок! Это Даша, – сказал профессор.

– Да, я помню, мы познакомились вчера…

– Не совсем, Кирюша. – Афа обнял женщину и положил ладонь на живот. – Здесь твой брат… Вот теперь вы познакомились.

Кирилл глупо улыбался, а Даша шла рядом и смущенно прикрывала лицо руками. Так они прошли несколько минут. Профессор молчал, он просто наблюдал за сыном и Дашей, в голове было спокойно и легко.

– Красивый брат получится, – рассмеялся наконец Кирилл.

Даша еще больше прикрыла лицо руками и пробормотала сквозь пальцы:

– Спасибо большое…

Теперь рассмеялся и профессор. Даша, пряча лицо, пошла чуть быстрее, но все время оборачивалась, не отнимая рук от лица. Мужчины смеялись, Даша отворачивалась и ускоряла шаг. Холм неожиданно оказался намного ближе, все трое спустились в уже давно проснувшийся городок. В домике Мэле Кирилл мгновенно повалился на лежанку и уже через минуту погрузился в сон человека, получившего всего за сутки столько переживаний, сколько некоторым людям может хватить на всю жизнь.

Даша, собрав мешок со склянками и тряпочками, отправилась на свой ежедневный обход жителей поселения – она исправно выполняла роль медицинской сестры.

Профессор вспомнил, что он уже второй день не выходил на работу, и заторопился к кухням, где у него были припрятаны метла и совок, добросовестно сработанный ученым-краснодеревщиком.

XLIX

Развалившись в шезлонге, собранном из сантехнических трубок и порванных баннеров, Стаевски пил утренний кофе. Завидя профессора, он окликнул его. Афа подошел