Шрифт:
Закладка:
– Когда мы вернемся, папа, ты научишь всему этому меня? – после долгого молчания проговорил Кирилл.
Небо светлело, и теперь уже можно было различить не только силуэт отца, но даже его лицо.
– Куда вернемся? – не понял профессор.
– В Байхапур…
– Я не вернусь, сын, – твердо выговорил Афа.
– А в Россию? – как-то хитро спросил Кирилл.
Профессор заворочался, как-то странно встал, поправил несколько отломанных веток, чтоб было удобнее, снова уселся. Он не знал, что отвечать сыну. Россия, такая знакомая профессору с высоты самолета и такая чужая в своей истории, прошлой и действительной.
– В Россию меня не пустят. У Байхапура нет никаких отношений с Россией. Это тебе можно: ты гражданин уж и не знаю какого количества государств.
– Пустят, папа… Кстати, у меня тут тебе сюрприз приготовлен. Давно уже вожу с собой. – Кирилл потянулся к футляру. – О! У меня есть сигареты, папа! – почти закричал музыкант. – Я совсем забыл. К вам возить нельзя, а у меня футляр хитрый, тут карманов тайных – уйма, можно что угодно провезти.
Кирилл открыл замки, зашуршал молнией, почти по локоть залез в какой-то карман и вытащил нераспечатанную пачку сигарет и зажигалку.
– Будешь? Не отвык еще? – протянул пачку профессору.
– Нет, не буду. Слишком противно. Ты кури, я люблю запах дыма. Всегда с удовольствием вдыхаю, когда Варгас курит.
– Кто это? – Кирилл с удовольствием затянулся и обернулся к бутылке. Настроение его было легким и безоблачным.
– Вождь наш. Большой преступник и прекрасный человек…
– Так бывает?
– Редко, но бывает.
Еще немного, и рассвет окончательно начнет уничтожать темноту, приютившую отца и сына. Теперь они молча сидели и рассматривали тоненькую ленточку дыма, стремящуюся вверх среди тишины и утреннего покоя. Кирилл глотнул коньяк, похрустел орехом:
– Не, ничего. Этот точно из винограда. Станет светлее, сфотографирую этикетку, дома разберусь…
Неожиданно где-то за деревьями послышались шаги. Кирилл вздрогнул. Профессор приложил палец к усам – губ не было видно:
– Это наши, все нормально. Идут на работу…
Шаги приближались и были уже совсем рядом. Люди шли молча и торопливо, чтобы успеть с рассветом спрятаться в котловане и там уже спокойно дожидаться самосвалов. Топот постепенно затих, и наступила прежняя тишина. Сигарета почти истлела, и теперь вместо нее остался чуть погнутый пепел, который все еще удерживал в своей памяти былую форму. Рука Кирилла дрогнула, и в пальцах остался только маленький окурок.
– А какой ты сюрприз приготовил, Кира? – Мудрый профессор, лишенный всякой привязанности к обычному миру, все это время думал о подарке, приготовленном сыном для своего отца.
– А я не отдал еще? – Кирилл явно играл ожиданием отца. – На, это тебе…
Он еще раз залез в футляр и протянул отцу небольшой белый конверт.
– Что это? – Конверт не был запечатан, и Афа вытащил из него небольшую красную книжечку.
– Это твоя, папа, Россия. Ты – гражданин Российской Федерации, или как там она официально называется…
Профессор открыл первую страницу. На него смотрел интеллигентный мужчина с аккуратной бородкой и бабочкой, часть которой еще была видна на фотографии. Рядом четкими буквами, почти выгравированными, красовалась надпись: Суриков Афанасий Андреевич…
Профессор замер. Он растерялся: мысль о том, что сын сможет пройти какие-то инстанции и получить документы без присутствия его самого, не могла прийти ему в голову.
– Откуда у тебя это? – единственное, что мог проговорить профессор.
– Там еще вкладыш, читай, папа!
Действительно, что-то плотное было вложено между страницами паспорта. Твердая, пластиковая и разноцветная карточка гласила, что Суриков А. А. является почетным членом-корреспондентом Академии наук Российской Федерации и почетным жителем Тверской области. Карточка была подписана президентом России.
– Так что, господин профессор, вам придется посетить древнюю вашу родину с благодарственным визитом… Тут уже не отвертишься, папа!
– Откуда у тебя это?
– Ох, папа, папа… Я тебе говорил, что Россия – это другая страна, другая цивилизация. Рассказываю… В Питере был концерт, а потом небольшая вечеринка. Там мы познакомились с Сергеем Ивановичем. Фамилии я так и не узнал. Он про свое, я про свое – рюмка водки, еще одна. Я там еще попробовал соленые грибы, грузди называются. Вот после водки надо их употреблять. Я теперь за это ручаюсь. Я рассказал про тебя, про премию твою, что ты вообще крутой и так далее… Рассказал про то, как вас выслали из губернии, потом в Сибирь, потом вообще бог знает куда. И о том, что ты никогда в России не был. Ты знаешь, что он сказал, когда я кончил говорить?
– Нет, конечно, откуда же мне знать. – Профессор, кажется, улыбался, слушая сына.
– Ответ следующий: «Не вопрос, парень. Сейчас решим. Вообще не вопрос». И стал звонить кому-то. Спрашивал меня про имя твое настоящее, год рождения и так далее. Потом долго слушал кого-то в телефоне и попросил у меня номер. Я продиктовал. Всё! Утром улетел. А через два дня мне позвонили, всё-всё-всё уточнили, просили найти твою фотографию. Я из бумажника своего вытащил, там ты и мама у меня, и отнес в посольство России во Франции. Прошла неделя, может, даже меньше, мне опять позвонили и спросили: я сам приеду и заберу или переслать куда. Я поехал. Вот тебе и сюрприз!
Профессор смотрел на Кирилла и молчал. Как бы далеко ни уходил Афа от прежнего мира, Россия всегда оставалась в его памяти – нечасто, совсем даже редко, но профессор думал о родине, разговаривал с ней в надежде хоть на какое-то понимание своего загадочного отечества. Но сейчас он вдруг вспомнил о Гриппе, которую так легко и обычно Кирилл назвал мамой. В этом не было ничего необычного: он часто виделся с ней, для него Гриппа была естественной мамой, другой Кирилл не знал. В Афе что-то зашевелилось, далекое-далекое, откуда-то из юности или только начинающегося взрослого мира. Промелькнул отцовский дом, Дубровник, сама Гриппа.
– У тебя и мама в портмоне? – тихо проговорил Асури.
– Да, конечно, вот, смотри… – Кирилл вытащил из накладного кармана футляра бумажник, раскрыл и протянул
