нас обслуживают, откровенно говоря, плохо. Все вы читали в „Литературной газете“ от 18 марта по вопросу нашего транспорта статью писателя-инвалида Казакевича. И мы, как общественная организация, можем обратиться к некоторым министерствам и ведомствам по части недостатков в обслуживании инвалидов. Мы также сможем от имени секции и от имени комитета выступить в печати и по вопросам нашего транспорта, и по вопросам медицинского обслуживания, и по ряду других существенных вопросов»[796]. Подобное толкование устава выдвигало заботу об инвалидах на первый план той деятельности, которой занималась секция. Отчасти уподобляясь Барыкину в 1946 году, этот выступающий не отрицал того, что речь идет в первую очередь о борьбе за мир, но, заканчивая свою речь, он высказал надежду, что секция сосредоточится на защите интересов инвалидов-фронтовиков. Иные товарищи продвигали те же мысли гораздо более конфликтным образом. Один из недовольных, к примеру, рассказал Маресьеву о коллективном письме, которое он вместе с группой других инвалидов написал в комитет. Ответа заявители так и не получили, в чем оратор винил повсеместное «пренебрежение», с которым инвалидам войны не раз приходилось сталкиваться как в прошлом, так и в настоящем: «Я не буду говорить об этом письме, это слишком долго. Я только еще раз обращаю внимание на то, что если президиум или секция не будут обращать внимания на эти письма или другие запросы, то работы не будет»[797].

Некоторые связывали свое разочарование с тем, что они называли «обманом». Вот одно из таких выступлений: «Сколько много было всевозможных советов и собраний инвалидов, и везде инвалидов нагло и бесцеремонно обманывали. Обращались инвалиды и в печать, которая обходила их молчанием, поэтому и создается впечатление, что инвалиды очень неорганизованные. Но не так давно, это было в октябре месяце, было созвано полуофициальное совещание инвалидов, где их опять нагло и бесцеремонно обманули. Конечно, создание Комитета нужное и хорошее дело, но это не решающий орган, ведь он может только поставить, но не решить вопрос; у него нет возможности улучшить быт и трудоустройство инвалидов. Мне кажется, что наша секция не оправдает наших надежд, так как она не может заниматься другими вопросами, в которых больше всего заинтересованы инвалиды и которые их больше всего волнуют. Что это за секция, которая будет заниматься только рассуждениями и воспитывать инвалидов? Ведь нас уже давно воспитали жизнь и война. Мы достаточно воспитаны и можем воспитать своих детей и потомков»[798].

То упорство, с каким выступающие игнорировали уставную цель СКВВ, оспаривали ее или вообще отрицали, поистине поразительно: «В отношении воспитания и заботы об инвалидах войны. Комитет существует давно. Почему до сих пор не исследован быт и условия жизни инвалидов и не поставлен об этом вопрос перед руководящими органами, то есть перед Моссоветом, почему не поставлен вопрос об улучшении быта инвалидов войны? Поэтому и нет никакого доверия. Можно было бы подробно проинформировать о задачах, объяснить, что такое ветеран войны, кто им является. Вот с чего нужно было начинать. Я надеюсь, что наша секция будет заботиться об инвалидах войны и помогать по всем вопросам – по политическим и по материально-бытовым нуждам»[799].

Ветераны поднимались с мест в поддержку идеи о том, что инвалидам нужна организация, способная отстаивать их жизненные интересы. Одни из них просто не читали устав, другие намеренно игнорировали его, а третьи переиначивали его положения на собственный лад. Наконец, были и такие, кто хорошо разобрался, для чего создается ветеранская организация, но не желал соглашаться с этим: «Я рад, что у нас, в конце концов, создана такая организация, которая будет заниматься не только вопросами международного характера, но и вопросами бытового и материального устройства, а их очень много, и Комитет обязан нам помочь»[800]. Кое-кто пытался даже напрямую оспаривать правомочность идущего заседания: «Здесь много говорили о задачах. Я хочу уточнить: какое будет бюро, из скольких человек? Мои люди, не организованные до сегодняшнего дня, впервые сейчас собрались. Начнем выдвигать кандидатуры, и ничего из этого может не выйти. Почему? Потому, что организация собрания была узкая. Инвалидов не известили. И это здесь, а что же будет на периферии? Надо было через райсобесы или печать сообщить о сегодняшнем собрании. Почему это не было объявлено? Потому, что организация эта проходит самотеком. Цель нашей организации нам ясна, и скажите, товарищ Маресьев, можно ли выбрать из пятидесяти присутствующих здесь людей комитет союзного значения? Надо было создавать более широкое совещание, но этого сделано не было»[801].

В конце совещания Маресьев попытался успокоить разволновавшуюся аудиторию. По его словам, было бы неправильным игнорировать материальные запросы ветеранов или же не вовлекать их в работу самым непосредственным образом. Он снова деликатно намекнул на возможность компромисса между задачами, поставленными ЦК партии, и устремлениями активистов, допустив ограниченное лоббирование ветеранских интересов: «Да, товарищи, мы как Комитет не можем заниматься теми же функциями, как, например, Министерство соцобеспечения, Министерство здравоохранения, но я должен сказать, что общественная сила подчас играет большую роль, даже бо́льшую, чем у другого официального органа. Вот вы пришли к товарищу Муравьевой, а она вас не захотела слушать, а если бы пришла наша организация, слушала бы. Вот здесь рассказывал член нашей ревизионной комиссии генерал-майор Лукин, как он ходил, выяснял вопросы с мастерскими, и вопрос решился положительно. Также и квартирный вопрос. Приходит инвалид и говорит, что живет в кошмарных жилищных условиях. Послали мы туда члена Комитета, он посмотрел своими глазами и направил письмо председателю райисполкома. Последний сказал, что в самое ближайшее время просьба будет удовлетворена. И наш Комитет, как общественная организация, конечно, сыграет свою большую роль»[802].

Как показала эта встреча, руководству СКВВ было нелегко заставить активистов сосредоточиться на международной пропаганде. Но не только ветераны-активисты, которых пригласили в штат «потемкинской» организации или которые явились на заседание без приглашения, неправильно трактовали ее задачи. Фронтовики со всего Советского Союза развернули кампанию по написанию писем в только что учрежденный орган. За первые месяцы своего существования СКВВ получил 3781 письмо, в 1958 году – 6700 писем, в 1959-м – 6300 писем и в 1960-м – 4000 писем[803]. Вся эта бурная деятельность стимулировалась исключительной глубокой убежденностью ветеранов в том, что они заслужили особое отношение со стороны общества и государства, которые защищались ими на фронте; СКВВ представлялся им той долгожданной силой, которая теперь будет отстаивать их особые права, превращая их в реальные привилегии. Именно по этой причине ветераны стремились вступить в организацию или просили ее подключиться