Воронцов заметил, что умер, определенно, не он, а кто-то другой. Кого, кстати, они хоронят?

– Дядю Митю Соколовского хороним, – Фигурин попытался сделать скорбное лицо, но у него не слишком-то получилось. – И еще заместителя его, господина Груберова.

Генерал кивнул. Что ж, дело хорошее, пусть земля им будет пухом. А что же это они сразу-то вдвоем умерли? Приступ коронавируса, может, или другая какая иностранная хворь приключилась?

– Именно, что приключилась, и именно хворь, – согласился молодой человек. – Только вирус ни при чем. Расстреляли обоих в упор. И прямо, можно сказать, по месту службы.

– Что ж, бывает, – кивнул генерал. – А кто, за что – неизвестно?

– За что расстрелять – всегда найдется, – несколько туманно отвечал Фигурин. – А кто – этим как раз следствие занимается. Убийцу охрана прикончила, когда он уйти пытался. Судя по тому, как легко вошел внутрь, кто-то из своих был.

Воронцов кивнул – расстреливают всегда свои, чужим это без надобности. Что же касается идентификации, то наверняка установят. Наша доблестная полиция, как известно, охулки на руку не кладет. Главное, что умерли не только жертвы, но и убийца, а значит, мировая гармония восстановлена.

Помолчали с минуту.

– Что-то я при вас тросточки вашей не вижу, – вдруг сказал Фигурин. – Не тяжело без тросточки-то?

– Ничего, – отвечал Воронцов. – При мне пистолетик имеется. С ним даже сподручнее.

Фигурин возражать не стал, задумчиво глядел куда-то вдаль.

Гробы тем временем поднесли и поставили рядом с могилами.

– Ну, хорошо, – сказал генерал, – не буду вас отвлекать. Вам еще речь надгробную говорить.

– Да будь она неладна, эта речь, – поморщился молодой миллиардер. – Что говорить – ума не приложу.

Генерал даже удивился. Как это, русский человек – и не знает, что говорить на похоронах? Формула-то известная. Сегодня, дорогие товарищи, мы с вами хороним пламенного ревнителя нашего общего дела, надежду и опору государства дядю Митю Соколовского… Да если Фигурин хочет, он, генерал, сам может речь произнести.

– Да нет, пожалуй, – отвечал олигарх, – такую речь могут неправильно понять.

Ну ладно, нет так нет, генерал не настаивает. А вообще, в другой раз можно прямо к нему обратиться. У него писатели знакомые есть, чего хочешь написать могут. Хотите – погребальную речь, хотите – заздравную, хотите – политинформацию забабахать. Такие люди талантливые – все сделают. За деньги, разумеется, а не за красивое мерси.

– Да за деньги-то все могут, – горько вздохнул Фигурин, – а вот чтобы так, по доброте душевной, человеку помочь…

Генерал молча поднял руку в знак прощания и неторопливо, мелким старческим шажком двинулся прочь. Когда он уже выходил с кладбища, подъехало такси. Из него вышел старший следователь. Волин с загипсованной правой рукой. Минуту они с генералом смотрели друг на друга, потом Волин подошел к Воронцову совсем близко и приобнял его здоровой, левой рукой.

– Живой, – сказал он. – Как же я рад, Сергей Сергеевич, вам не передать…

– Ну, ладно, ладно, – заворчал генерал, высвобождаясь из следовательских объятий, – не люблю я этих сантиментов. Ты, между прочим, дитя богемы, как обычно, опоздал к самому интересному.

– Ничего, видел я это интересное не раз и еще не раз увижу, – отмахнулся Волин.

Генерал по-прежнему смотрел на него строго.

– Расскажи-ка, как ты это все дело так ловко организовал, – и он кивнул в сторону кладбища.

– Ну уж и организовал, – развел руками Волин. – Вы, Сергей Сергеевич, меня прямо за какого-то дона Корлеоне держите. Бандиты, они бандиты и есть, рано или поздно поссорятся и сами друг друга перестреляют. Как говорят китайцы, если долго сидеть в правильном месте, труп врага сам выйдет на тебя парадным шагом.

– Ну, так или иначе спасибо, – откашлявшись, сказал Воронцов. – Хотя, между нами говоря, я бы и сам мог с этим делом справиться.

Волин отвечал, что у Сергея Сергеевича уже не те годы, чтобы самому с делами справляться. Подросла молодая смена, пусть она поработает. Генерал неожиданно согласился: тоже верно. Как там дела с его французской мадемуазелью?

– Лучше некуда, – отвечал старший следователь, помогая Воронцову погрузиться в такси. – Звала меня к себе во Францию насовсем переехать. Твоя, говорит, империя зла сожрет тебя, как чушка своего поросенка, а у нас какая-никакая, а Европа, цивилизация, опять же.

– А ты чего?

– А чего я? – пожал плечами Волин, садясь рядом с генералом и захлопывая за собой дверь. – Куда я поеду, чем там займусь? Белой акации цветы эмиграции, пособие по безработице и ранний склероз? Эмигрант из меня, сами знаете, неважный. Как говорил Чжуан-цзы, я уж лучше тут буду живым тащить свой хвост по грязи, чем там на всем готовом медленно загибаться…

– И правильно, – кивнул Воронцов. – Как гласит старая пословица, где родился, там и помирай. А по заграницам этим пусть олигархи всякие ездят и валютные проститутки. Расскажи лучше, как вы дело-то расследовали? Вдвоем с Иришкой или еще кто-то был?

– Был там еще один смешной мужик, итальянец, фамилия Пеллегрини. В звании совринтенденте форестале…

– Кому соври? – не понял генерал.

– Да кому придется…

Такси постепенно разгонялось, преодолевая невысокий подъем, но таксист, кажется не слушал своих пассажиров – сухонького дедулю и его внука с рукой на перевязи. С востока наступали на них сумерки, окровавленное солнце садилось на горизонте, а под колеса неспешно катились пыльные километры необъятной русской земли.

Конец