— Не могу поверить, что смотрю это. То есть такие фильмы любит мой отец. Некоторые девичьи штучки довольно старомодны, но сама история хорошая.

— Знаешь, у фильмов о кун-фу дурная репутация. На самом деле они не про драки. А про честь. Про славу. Про самопожертвование.

Ксавье бьет себя в грудь, вызывая у меня улыбку.

Когда начинаются титры, я аплодирую.

— Вот это да! Когда Джет Ли взваливает погибшего друга себе на спину и вместе с ним одолевает врагов, это потрясающе…

— Величайшая сцена в истории кино о кун-фу.

— Прямо мурашки по коже. Ты был прав насчет хореографии. Спасибо. Я бы никогда не стала смотреть это сама.

Ксавье заправляет прядь волос мне за ухо. Его пальцы задерживаются у меня на шее, но в этот раз я не отстраняюсь. Мне давно пора спать, но Мэйхуа еще не пришла.

— Почему ты мне доверяешь? — спрашиваю я.

Его пальцы скользят по моей руке вниз, до локтя, очерчивая контур фигуры.

— Ты никому не рассказывала про мои рисунки?

— Рассказывала — до того, как узнала, что они твои.

— Вот именно.

Хотя весь «Корабль любви» считает сплетни невинным развлечением, мне в голову не приходило разболтать, что это он рисовал мои портреты.

— Я не выдаю чужие секреты.

Пальцы Ксавье касаются тыльной стороны моей ладони.

— Большинство людей это не останавливает.

Я высвобождаюсь.

— Можно посмотреть новые наброски?

Ксавье на миг удерживает мой взгляд. Потом кладет мне на колени свой альбом и показывает пятиарочные ворота Национального дворца-музея. Кусок мяса из яшмы — желтоватая прослойка лоснящегося жира аппетитная, будто настоящая. С каждой новой страницей наброски становятся все увереннее.

— Ты должен сделать свой номер для шоу талантов, — говорю я.

— С картинами? — усмехается Ксавье.

— Конечно, почему нет? Можно сделать эскиз настенной росписи и выставить его в зале.

— Я лучше буду показывать свои рисунки тебе.

Под его взглядом я заливаюсь румянцем. И кошусь в сторону прямоугольного футляра, из которого Ксавье достает узкий рулон. Он разворачивает рисунок, изображающий трех стариков в черных шляпах, сидящих в ряд; позади них виден продавец кухонной утвари на вечернем рынке. Бороды у стариков седые, с редкими черными прядями. Их хлопчатобумажные одеяния залатаны, местами запылены. Необычный выбор сюжета для парня из состоятельной семьи.

— Я увидел их и подумал, что, наверное, когда ты стар, то обретаешь покой. Может, весь секрет в том, чтобы офигительно долго жить рядом с подходящими людьми.

— О… — В моем сердце звенит нежная струна. — Мне нравится.

Над стариками действительно висит облако покоя. И задумчивости. Ксавье обнажил свою душу.

— Я нарисовал это для тебя, — бормочет он.

Сама не сознавая, я наклоняюсь ближе и задеваю своего собеседника коленом. Чувствую запах геля для волос и одеколона. Закрываю глаза и пытаюсь дышать ровнее. А вдруг я действительно решила идти одним путем с ним? Ксавье рисует, я танцую, мы оба занимаемся искусством и подбадриваем друг друга. Он нарисовал десятки моих портретов и как будто уверен во мне.

— Ксавье, я не знаю…

Его мягкие губы обрывают фразу. У них привкус сахарной пудры. Я отстраняюсь, но прежде чем успеваю понять, наслаждаюсь я поцелуем или злюсь, что Ксавье вырвал его у меня, на лестнице раздаются шаги. Дверь с грохотом распахивается, и в комнату вбегает Софи, ее любимое оранжевое платье смято, словно она спала в нем. Софи прижимает костяшки пальцев к скуле. Отводит от нас взгляд, но глаз над ее рукой лиловеет, как влажная тушечница.

— Софи, что…

Ксавье встает, но она проносится мимо, благоухая кокосовым маслом.

— Ксавье, мне надо идти, — восклицаю я и бегу следом за Софи в нашу комнату.

По-прежнему прижимая руку к щеке, она нащупывает термос с горячей водой, стоящий на комоде. Схватив полотенце со спинки стула, я бросаюсь к ней.

— Софи, ты в порядке?

— В стену врезалась, — бросает она, обеими руками откручивая крышку термоса.

Белок ее глаза весь красный… Я с трудом сглатываю, когда она наливает горячую воду на полотенце.

— Тебе нужен холод, а не тепло. Я принесу лед.

Я выскакиваю в коридор и мчусь к автомату со льдом у аварийного выхода, пользуясь возможностью стереть с лица испуг. Быть такого не может! Неужели Маттео…

Вернувшись, вкладываю в руку Софи холодный сверток.

— Теплое лучше приложить позднее, но не раньше чем через несколько дней, — стрекочу я. — Однажды я попала себе в глаз древком флага.

Софи хмурится — не желает принимать от меня помощь. Потом вздрагивает от боли и прижимает мое полотенце к лицу.

— Уверена, что врезалась в стену?

Здоровый глаз Софи сердито сверкает.

— Не тебе читать мне лекции о личной жизни.

Она права.

— Я беспокоюсь о тебе, — с болью в голосе говорю я. — Ты должна рассказать Драконше…

— Не твое дело.

Прижав полотенце к глазам, Софи забирается в постель, натягивает на голову простыню, поворачивается ко мне спиной и лежит не шелохнувшись. Через минуту я выключаю свет и тоже ложусь в кровать. До меня доносится судорожное дыхание Софи, которая силится сдержать рыдания. Я беспомощно сжимаю руку, лежащую на подушке, в кулак. Без Рика Софи так одиноко.

Я тянусь за матрас к ротанговому посоху и кладу его в постель рядом с собой, нуждаясь в утешительном соседстве. Мне хочется дотянуться посохом до Софи, перекинуть между нами мост, но я знаю, что она не дотронется до него. И, раз уж я не могу достучаться до нее, нужно найти кого-то, кто сможет.

* * *

Утром Софи уже нет. Ее кровать застелена. Она аккуратно сложила мое влажное полотенце и оставила на нем записку, что ушла с Маттео и вернется поздно. Раньше Софи этого не делала.

Я одеваюсь и бегу вниз, но моей соседки по комнате нет ни в столовой, ни в вестибюле, ни во дворе. Навстречу мне идет по траве Дебра, у нее в руках бумажный пакет с горячими баоцзы из супермаркета «Севен элевен».

— Ты не видела Софи? — кричу я.

— Она ушла.

— С кем?

— С Маттео, Бенджи и Грейс. Кажется, они сегодня едут в национальный парк Янминшань.

Однодневная поездка в горы! Во всяком случае, Софи будет с Маттео не одна, но ее записка укрепила меня в решении обратиться за помощью. Я поднимаюсь по ступенькам на этаж Рика, втайне надеясь, что он все же вернулся и я смогу просить его о поддержке. Мое сердце исходит болью, которой я никогда раньше не испытывала. То, что я рассказала