Хладун исчез вместе с частью борта и мортирой за его спиной. Плюнуть на вынырнувших людей он не успел.

– В лодку! – послышался голос Могуты.

Максим влез на раскачивавшуюся палубу лопотопа первым, помог взобраться Любаве, потом Сан Санычу. Сотник влез сам. Малята пытался вести себя принципиально, то и дело соскальзывая и злясь на себя за это, но в конце концов вцепился в протянутую руку военкома.

Огляделись, пропитанные водой как губка. Ни один хладун не всплыл, к тому же Сан Саныч потерял свой карабин, а Малята – автомат, и обороняться дистанционно теперь было практически нечем.

– Ты спасаешь меня в очередной раз! – шепнула Любава.

– Да хоть всю жизнь, – отшутился Максим таким же шёпотом.

– Вниз! – Могута с кашлем выплюнул воду. – Ныряем!

Но было уже поздно. Несмотря на тонувший рядом хладоносец, остальные корабли эскадры собрались в кольцо вокруг болотоплава и нацелили на него все мортиры и ряды хладунов. Лишь один носитель этих стрелков холодом медленно выходил из залива, не принимая участия в битве.

– Кажется, приплыли! – с сожалением произнёс Сан Саныч. – Не скажете, почему тот хладоносец уходит? Уж не на нём ли обретается конунг?

Любава шагнула к Максиму, обняла, закрыв глаза.

– Не хочу смотреть!

– Если мы нырнём… – неуверенно начал Малята.

– Не успеем.

– Не надо умирать раньше времени! – покачал головой Максим. – Не всё ещё потеряно.

– Ещё терять и терять, – фыркнул Александр.

Внезапно что-то произошло.

Впечатление было такое, будто с берега по заливу хлестнул поток жуткого холода, накрывая корабли серебристой снежной сыпью! И наступила полная тишина!

Все, кто стоял на палубе лопотопа, попадали на колени, чувствуя, как леденеют их тела.

– Что… это?! – с трудом выговорила Любава.

Ледяная пыль начала опадать мелкими снежинками. Горизонт очистился. Но эскадра по-прежнему неподвижно торчала в центре залива мёртвой массой, не проявляя активности. Никакого движения на палубах кораблей не было видно. Экипажи, обслуживающий персонал, десантники лежали на палубах и не шевелились.

– «Большой глюк»! – пробормотал Могута заледеневшими губами.

– Что?! – очнулась Любава, высвобождаясь из объятий Максима.

– Наши ударили по заливу «большим глюком»!

Сан Саныч посмотрел на друга.

– Это то, о чём я подумал?

– Местная психофизика в действии, – усмехнулся Максим.

– Как?

– «Большой глюк» – это система воздействия на людей, отшибающая память. Вся эта банда теперь в отключке, а когда выродки очнутся, они не будут помнить, зачем сюда приплыли.

– Жесть! Конунг тоже не вспомнит?

Любава перевела взгляд на удаляющийся хладоносец.

– Боюсь, он сбежал.

Глава 35

Предположение дочери Гонты оказалось верным.

Конунг сбежал с места сражения, невероятным образом почуяв близкий конец. Никто его не преследовал. Мстислав отдал приказ добить высадившийся на берег десант, но командующий еуродским контингентом велел своим сдаться (он не попал под удар «большого глюка»), и защитникам Туманья достались механические пауки и около шестидесяти кораблей эскадры, экипажи которых действительно не смогли вспомнить, что они искали на севере тепуя Роси.

После высадки команды Могуты на берег произошло ещё одно позитивное событие: Максим встретился с отрядом земляков, которым командовал Юрий Фёдорович, успевший до битвы сходить за Грань, то есть пересечь границу между Росью и Россией и привлечь своих друзей и знакомых к обороне страны потомков гиперборейцев. Все тринадцать выходцев из Брянской губернии России сражались бок о бок с дружинниками Мстислава и показали себя настоящими воинами. Они не прятались за спинами бойцов, не отсиживались во время атак, истратили все боезапасы, были ранены почти все до единого, но остались в живых. Как сказал с улыбкой Юрий Фёдорович при встрече:

– Не посрамили Русь-матушку! И если надо будет, ещё постоим.

Назрел вопрос возвращения домой.

До Хлумани добрались за сутки, учитывая и остановку в Микоростени, где всем россиянам был предоставлен шикарный гостевой дом с прекрасной кухней. К Максиму пришла Любава, вечер проводившая с отцом (воевода пребывал в состоянии настоящей эйфории от радости), и осталась на ночь, не стесняясь возможных пересудов. Хотя с братом она старалась вести себя как и прежде, не афишируя своих чувств к Максиму.

Малята после боя в заливе переменил своё мнение о россиянине и первым обнял на берегу, сказав, краснея и глядя в сторону:

– Благодарим за всё! Я твой должник на веки вечные.

Это была не ночь, а сказка Шахерезады в исполнении жительницы иного мира! Любаве вовсе не мешала её нагота, любила она страстно, можно было сказать – неистово, увлекая партнёра на новые подвиги, и Максим опомнился лишь спустя полночи, когда праправнучка гиперборейцев наконец оставила его в покое.

Потом они пили медовуху, заказанную ещё с вечера, безалкогольную, как все напитки Роси, утоляющие жажду, но почему-то пьянящую не хуже вина и повышающую силы. Ели холодец, солёные грибы и холодное мясо, похожее по вкусу на курятину, пили чай и разговаривали. Тем не выбирали, легко находя общие интересы, так как Любава не была знатоком истории России и её образа жизни, а Максим не знал полной трагизма истории Роси, сумевшей восстановиться после обмена ударами с Атлантидой и сброса в иные измерения, а главное – избрать другой путь развития и жить чаяниями людей, а не олигархов, как это случилось в России после распада Советского Союза.

Спали недолго, в шесть часов утра по местному времени Любава сбежала под предлогом привести себя в надлежащий вид, и Максим остался один, так и не решив в уме главной проблемы – что делать. Идеальным решением было бы забрать Любаву с собой, но она как-то мимолётно обозначила рамки своей деятельности, в которых не было места родине Максима, и он не стал даже заикаться.

В восемь к нему заявился Сан Саныч, повертел носом.

– Чую ангельские ароматы…

– Оставь, – мрачно оборвал его Максим. – Ещё ничего не решено.

– Предложи ей идти за Грань с нами.

– Вряд ли она согласится.

– Обрисуй ей жизнь в России, красочно и позитивно, тем более что мы победили эту гадскую вонючую Европу.

– Не доставай, а?

– Всё! – Александр поднял ладони. – Могила! Но я бы уговорил. Идём завтракать?

– Не хочу.

– Перестань мучить сердце, гипертонию заработаешь. Нам надо подкрепиться перед отправлением, кто знает, когда ещё вкусно поедим.

– Хорошо, – согласился Максим.

В девять им дали колесницу, и отряд Гонты в составе хоругви Отваги (погибли одиннадцать бойцов его сотни) отправился в неблизкий путь на юг Роси, к Хлумани.

Двигались на удивление быстро, по очень хорошей дороге, называемой северной хордой. Голубоватое покрытие дороги, которое Сан Саныч принял поначалу за местный асфальт, оказалось невысокой ровной травой, которая выдерживала и копыта клюваров, и колёса любого рода экипажей. Поэтому от Микоростеня до заставы домчались всего за три с половиной часа.

Здесь Максиму доложили о неприятности: Рыжий чуть не погиб после попытки предательского побега снабженца гарнизона Высича, но к моменту возвращения хозяина выздоровел, шрамы на его теле затянулись, в них уже проглядывала золотистая шёрстка. Когда в светлице воеводы появился Максим, кот бросился к нему на грудь с таким урчанием, так долго не слезал с рук, что наблюдавшая за сценой сестра Любавы Верика прослезилась, а Юрий Фёдорович, присутствовавших при этой сцене, покачал головой.

– Какая любовь!

– Обоюдная, – признался едва сам не прослезившийся Максим, пряча лицо в загривке зверя.

Начали собираться к переходу Грани.

Любава куда-то подевалась, и россиян повели к ведьминой поляне несколько дружинников Отваги, он сам, Гонта и Малята.

Мать Зоана благословила гостей и осталась в Хлумани, пожелав всем удачи.

Добрались до поляны.

Максим оглянулся, всё ещё надеясь увидеть любимую. В душе царило уныние, она корчилась и плакала, и хотелось умереть красиво, так, чтобы это запомнилось всем. Впрочем, мысль мелькнула и пугливо растаяла, потому что никакой красоты в смерти не было.

– Кончай переживать, – буркнул переживавший за него Сан Саныч. – На нас смотрят. Она правильно сделала, что не пришла.

Максим сунул ему корзину с котом.

– Иди, догоню.

Ватага спутников Юрия Фёдоровича остановилась у камня, дожидаясь друзей.

– Будь здоров! – сказал Гонта, по-медвежьи облапив Максима. – Вовек не забуду! Даст Свет, ещё увидимся.

Глаза застилала серая пелена, и чтобы не показать слабость, Максим отвернулся и,