Он бо, содетел<ь>, весть вся полезная устрояти,

Злы же, немилостивыя не тако к себе присвояти.

Любы мира сего аще не погрешни, воистинну глаголю, в человецех;

Омакая кто с кем руку в солило в сих вецех[265].

Блажен, воистинну, и треблажен,

Иже хлеб свой раздробляй с неимущими, всегда имеет предложен.

Несть бо ничто честнее и болши паче любви быти,

Чтущим же веру Христову во благочестии жити.

Ел бо вес<ь> закон и пророцы вершатся,

Любящии же бога вси тоя крепце держатся.

О сем же в пространственном речении умолю,

Милость же твою потом не вем, како улучю.

Бог дай справит твое душевное бремя,

Иже аще нас пожалует, призриш в нынешнее время.

Ей, да воздаст ти господь в сем и в будущем веце милость свою попремногу.

Той сподобит тя небесному своему чертогу.

Аминь.

Ныне же что еще имам к твоей честности писати,

чтобы тебе, государю моему, милость свою на ны излияти

в нынешней нашей настоящей скорби и печали?

И сам, государь мой, зриши, что тяшки времена настали.

К тому же грехом моимь постигла конечная бедность,

и не имеем, кто бы показал к нам сердечную свою ревность,

напитал бы нас умяхченною своею браждою

и напоил аки в знойный день студеною водою,

и подал бы нам поне малу отраду,

негли и сам бы был сподоблень от бога небесному винограду.

Ничто же тако приятно Христу нашему и богу,

иже кто творит к нему добродетел свою попремногу,

паче же в скорби и во бедех брата своего не презирает

и, елико мощно, тако ему и помогает.

Сего ради на землю себе пометая

и слезы своя пред тобою проливая,

молим твое честное достояние,

тезоименито бо высоте твое звание[266]:

Буди, государь, помощник и заступник в тковей нашей тузе,

не обретаем бо такова помощника ни в котором своем друзе,

яко же твое благоутробие прежде сего нам бывало,

а ныне, не вем, почему сердце твое кабы далече от нас поостало.

Судит бог некоторому человеку — лиходею,

чтобы ему своему помыслити добродею.

Чем тебе, государю моему, неправедно нас огласил

и добродеяние твое от нас отщетил,

сердце твое к нам ожесточил,

а нас до конца таковым злодейством оскорбил?

Бог ему судия и пречистая его мати,

а ума, государь, его и устен не уняти:

что хощет, то и глаголет,

понеже сердце его всегда завистью колет.

Ненавистником бо и зависцом не своя им злая зла,

но чюжая благая, та им паче удареннаго жезла.

И ты, государь, не ими веру лживу слову,

по великому апостолу Иоанну Богослову, —

не всякому духу верити повелевает,

но паче искушати духи с расмотрением подобает[267].

По Давиду, — погубит господь вся, глаголющая лжу[268],

таковаго бывает плод душевный его во лжу.

Лжа убо истинне всегда супротивляется

и, имея ю, едва в рай вселяется.

Бог таковому судиа и воздател;

злый же доброму никогда бывает приятел;

всегда поощряется зло творити,

чем бы брата своего погубити.

И не брату своему зло сотворяет,

но душу свою во ад посылает.

Писано есть: злаго зло постигнет,

а избранных и добродетелных мужей места не достигнет.

И почто нам о том слово продолжати

и твоя честная ушеса отягчати?!

И уже нам время о настоящей нашей скорби ныне рещи

и доброразсудное твое сердце на милость себе привлещи,

да некли милостивый твой фиял[269] на нас излиется

и яко благодатною водою душа наша напиется.

Мнози бо твоею добродетелию и жалованием хвалятся,

понеже в добрых путех от тебе ставятся,

и того ради похваляют твой благодатный нрав,

аки некий цвет от различных трав,

тем и припадая ко общей нашей матери-земли.

Вемы бо паки, яко многим ты людем помогавши велми.

Тако же и аз, грешный, не престая слезами землю моча,

глад бо уязвляет не мнее меча!

Со женишком и з детишками гладом помираю,

а крепкаго помощника не обретаю,

и яко руб при пути от всех попираем,

и яко изверг бездушен поверзаем,

и яко трость ветром колеблема,

или яко лоза стояща при пути объемлема;

и совершение, рещи, ни от кого не брегом, —

токмо радость и поношение всегда бываю сопостатом своим и врагом;

и во дни аки в нощи пребываю,

и разумишка своего отбываю

от великия своея нищеты и скудости.

Не пребывает бо смущенный ум в разумной мудрости

и всегда ходит в велицем забвении,

яко не в коем темном помрачении.

Того ради хапаюся твоих честных стоп.

Услыши, государь, мой сердечный вопль!

Аще не в слух тебе, государю, вопию,

но болезненным сердцем аки пелынь со оцтом пию.

Промысли, государь, моею грешною главою,

да и сам воздарен будеш от бога многою мздою, —

где бы, государь мой благий, в местечко сести, —

нужно бо есть, воистинну, нужно неимущему безо мзды влести,

где бы мне, бедному, глава своя прекормити

и женишко бы, и детишек скудостию и гладом, себе и их, не поморити.

Вся бо тебе возможна сия сотворити

и конечной моей бедности пособити,

аще восхощеши явити ко мне свою милость

и учинити мне человеческую свою милость;

понеже имееш у себя жалователя велика,

предстояща всегда у самого того царского лика,

на нем же многое бремя от царя-государя положено

и велия паки честь урядства наложено.

Той тя по своему жалованию не оскорбляет

и твоего словеси мало пременяет.

Аще ли недостойнии и не имамы что тебе воздати,

и ты, государь, от бога многу мзду имаши прияти.

Бог бо любит таковых нравы,

которыя ищут вечныя славы

и бедным и беззаступным помогают,

и никогда же в скорбех их и в печалех презирают.