и язык и к устне ясне не простирается.

И паки несть достойно к тебе, государю великому царю,

приходящему по тело Христово к самому божественному олтарю.

Худу и малу червю пред тобою, государем-царем, гласити,

токмо подобает от тебя, государя-царя, милости просити.

Аще мы и иноцы не подобает нам чести искати.

но обаче не бранной твоей царской милости претекати,

Не положи, государь, на нас, убогих, своего царскаго гнева,

аще и вина наша, богомолцов твоих, пред тобою, государем, доспела.

За сие наше убогое к тебе, государю, дерзновение,

велико убо к богу наше согрешение.

Вами, государи-цари, вмале знаеми,

сего ради аки руб при пути от всех попираеми.

Того ради милости просим от тебя, государя-царя,

свое течение пред тобою, государем-царем, творя.

Некли призриши, государь, на убогих своею царскою милостию,

и покрывши наше недостоинство своею тихостию.

Как тебе, государю-царю, всесилный бог известит,

царское твое сердце благодатными своими лучами озарит.

Как твое царское величество и изволит,

а наше убожество всегда о тебе, государе-царе, бога молит.

Тако ж будем твоею царскою милостию призрени,

и не до конца от всех человек отриновени.

Да и рождьшее червишко наше помиловано будет,

и своего достояния не отбудет.

Иже ныне пребывает в твоем царском чину[255],

к тебе приносит свою рабскую вину.

Прочее дай бог ты, государь, здрав был и многолетен,

и во всем царском величестве пресветел.

На своем царском высокодржъавном престоле,

а нам бы всегда быти в православном нашем символе.

И за тебя, государя-царя, бога молити,

чтобы тебе, государю, вся благая от него получити во веки. Аминь.

Бьет челом богомолец твой, государев царев,

преже бывшей у тебя, государя, служитель олтарев.

Простый многогрешный манах,

а не ермонах.

Званием убогий <Савватиища>,[256]

иже твоея милости царския всегда ища.

Наставления ученику князю Михаилу Никитичу

Прещение вкратце о лености и нерадении

всякому бываемому во учении,

и поучение о любомудренном постижении

от некоего нарочита дидоскала,

чтобы во уме память не престала

всякому во учении бываемому

и от божия благодати назираемому,

и яко добро есть учение во младости,

нежели во старости.

Аще и двоестрочием слогается,

но обаче от того же божественнаго писания избирается.

Того ради достоит сие поучение почасту прочитати,

чтобы ко учению крепостне прилежати

и леность и нерадение от себя отревати,

яко леность и нерадение всякое благое дело,

паче же всего губит душу и тело.

Бодрость же и тщание много добра сотворяет,

понеже сию бесмертную нашу царицу горе возвышает.

Зде же тебе, зримому нами ученику,

и всем таяжде всякому возрасту реку:

Подобает вам учение любити,

аки сладкую реку пити,

понеже учение добро и похвално есть при всех,

аще получиши его во младых ноктех.

Того ради достоит ти о сем не нерадети,

но упразднившемуся прилежания мудрости не умети.

Како и что учнем писати к твоей младости?

Не тако бо бывает лепо учение в старости.

Яко же и мяхкому воску чисто печать воображается,

зело и учение от младых ноктей крепостне во ум вкореняется.

И юность и младость тобою владеет,

многу же спону изобилство деет.

И ничто же дражас мудроумного учения,

хотя кто и много имеет в себе телеснаго наслаждения.

Аще еси и изобилен всем,

да не будеши ленив и при всем,

леность паки и нерадение добра не сотворяет,

ум же и мысли на зло дело претворяет.

Ныне молим изрядное твое прирожение,

иже бы тебе держати в себе крепкоумное разумение.

Како же паки напишем к твоему младому возрастению,

иже бы тебе прилежати к сему доброму разумению?

Тул во время рати избавляет от телеснаго уязвления,

и твое бы уразумение избавило тя от словесного посрамления.

Честь и бесчестие мужу во устех,

юность же и младость разумная преудивит всех.

Червит виссон багры царския,

есть же и учение попремногу украшает те же чины государския.

Реки и источники вся животная напаяют,

не менее же того и мудрии мужи учением своим всех наслаждают.

Ей, ей, неложно тебе от грешных устен своих изнесем,

церковнаго же великаго светилника глаголы привнесем.

Свет убо есть и разум доброе учение[257],

аще будет у тебе к нему крепкое рьвение,

и воистинну паки похвален будеши от всех,

а и ныне остроумие твое похвално есть при инех.

Токмо отрини от себе леность и нерадение,

иже погубляют доброе разумение.

И зрим, что еси к учению остроумен,

радуемся, что ты в то во учебное время был единоумен.

Аще надеешися на то свое остроумие,

дерзо же паки рцем: леность погубляет и самое благоразумие.

Око нездраво ни чисто к солнцу зрит,

вемы же: не всякий младый ум крепостне ко учению прилежит.

Аще бог тя таковым даром обогатил,

телесное же твое благолепие велми украсил,

и тебе бы всего того леностию своею не потеряти,

со многим радением ко учению сему прилежати,

яко сладкое вкушати ядение <...>

и отческаго повеления слушати,

аки семидална хлеба с сахары кушати.

И аще не восхощеш послушания имети,

то не можеш великия мудрости имети.

Прочее буди со здравием многолетен

и противу вопросов учинися быти ответен.

Во веки веком аминь,

а нас от своего жалавания не отринь.

А в том на нас гнева и досады не держи,

но в разумении своем положи,

что пишя к тебе якобы претително,

чтобы было тебе разумително,

лиха же тебе не хотим,

токмо младый ум твой крепим,

чтобы ты был мужествен и разумен во всем

и не посрамлен был ни в чем.

Аще ли ти ныне и тяжко мнится,

но последи ум твой и сердце возвеселится,

зря в себе тако все доброе учение,

аки паки некое сладкое вкушение.

И