Шрифт:
Закладка:
Татьяна — хочет жить, но не имеет ни силы, ни смелости и убеждает себя, что жизнь — нехороша, жить — не стоит. Понимает, что в сердце Нила хватило бы энергии противостоять напору несчастий и на ее долю, но — увы! Издергала себя до того, что не способна ни к добру, ни ко злу, не может ревновать, не может даже упрекать. Говорит колкости извиняющимся тоном. Очень несчастна. Возбуждает однако не столько жалость и участие к ней, сколько… что-то другое, еще менее ценное.
Шишкин — славный парень. Прямодушная оглобля эдакая. Что думает, то и говорит. Рожа — широкая, здоровая, движения — неуклюжи, стул возьмет — с треском. Ногами задевает за все, кроме потолка. Костюм — не только небрежен, но и в дырочках.
Цветаева — большие, хорошие глаза, резковата. Одета просто. Ловко щелкает пальцами. Задумываясь, сильно хмурит лоб.
Если Нила будете играть Вы, это будет превосходно. Кроме Вас — никого не вижу. Судьбинин еще. Но я его не знаю и не могу судить, каков он может явиться в этой роли.
Засим, очень Вас прошу: попросите гг. артистов, занятых в этой пьесе, сняться в костюмах, по ролям, каждый на отдельной карточке, и снимите декорацию. Все сие — за мой счет, пожалуйста. Мне нужны снимки для иллюстрированного издания пьесы. Очень прошу!
Затеял еще пьесу. Босяцкую. Действующих лиц — человек 20. Очень любопытно — что выйдет.
Крепко жму Вашу руку и руку талантливой супружницы Вашей. А всем остальным — кланяюсь.
А что — в цензуре пьеса была? Сообщите.
А также — когда думаете ставить? Жена моя собирается на первое представление, так ей это любопытно.
И еще: говорят, в продаже имеется Ваш бронзовый бюст в Штокмане — правда? Обязательно скажите.
190
В. С. МИРОЛЮБОВУ
Начало [середина] января 1902, Олеиз.
Мой большущий и свирепый человек!
В эту стычку с тобой я искренно и прочно полюбил твою славную, смущенную жизнью, жаждущую бога душу. Хорошо, что мы поругались, мне это помогло понять тебя, Виктор Сергеевич. И я неописуемо рад, что вижу в жизни еще одного человека, на которого можно положиться, который ответит на искреннее — искренно и в большом деле, в трудной борьбе за лучшее в жизни — ни пред чем не спасует, не преклонится, а падет. Доброго здоровья, брат! Я же — дикий человек. Я—едва ли добрый человек, — слишком много били и оскорбляли душу мою, для того чтоб в ней сохранилось хорошее. Я, видишь ли, религиозное чувство, страсть в искании божества — понимаю, ценю, силу этой страсти — знаю. Творчеству ее — обновлением жизни мы будем обязаны, да, это так!
Но по натуре моей мне Исайя ближе Иеремии, мне дорог Никола Мирликийский за пощечину Арию и Христос — за бич, коим он торгашей изгнал из храма. Виктор Сергеич! Дружище — те христиане, что опрокидывали идолов и потом уже шли на костры и в цирки, — ценнее тех, что говорили: «не преклонюсь пред бесями!» — и пассивно шли на смерть, оставляя идолов на пьедесталах. Родной мой! Жизнь — борьба, всегда борьба! Но не с собой, а за себя бороться надо. Нас — душат, нас хотят сделать холопами, мы — уже рабы, нам надо сбросить цепи и для того, чтоб свободно молиться и служить богу нашему. Это простые, железные цепи, и — разве не окованы мы ими? Над нами издеваются враги; кто они и чем сильны? Негодяи и мерзавцы, цинизм и нахальство — их сила. Мы уступаем им — почему? Они бессовестны и тем сильны, мы же избытком совести страдаем, и вот почему над нами властвуют они. Как буду я побеждать страсти мои, если они — одно оружие и должны быть отточены и обострены, ибо ими лишь побеждают?
Я вижу страсть в тебе и — рад! Ты — против себя идешь — мне это больно. Но — все-таки, все-таки — ты живой человек — вот что хорошо! Буду говорить откровенно: уделяй меньше времени себе, своим болям и настроениям, и — ей-богу! — от этого ты будешь более здоров и телесно и душевно. Не останавливайся над собой подолгу, — человек живой души и без дум над путями жизни придет к своему месту и делу, он — не заплутается, ибо душа его, его желание — его вечный маяк. У тебя есть огромное желание, оно ясно тебе, ты христианин больше, чем другие, — зачем тебе особенно долго и много всматриваться в глубь себя? Неизвестно, где хорошее и дурное в человеке, — а что — если дурное заложено в нем ниже, глубже хорошего?
Прости за все это письмо, не мне советовать. Я, впрочем, не советую, а лишь говорю. Я только радость мою и мой страх за тебя высказываю. Очень уж ты ломаешь себя, — думаю, что это для тебя столь же излишне, как и тяжело.
Заключаю тем, что от всей души говорю — как бы ты впредь ни относился ко мне и другим, я все равно навсегда люблю и уважаю Виктора Миролюбова, ибо не часто встречаешь людей искренно верующих, — что я теперь о тебе знаю, — и редки люди благородные и открытые, каков ты есть. До свиданья! Доброго здоровья! Крепко жму руку.
191
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
Между 7 и 11 [20 и 24] января 1902, Олеиз.
№ 2
Я глупо сделал, не оставив себе стихи Скитальца. Будь они у меня, — вероятно, мне удалось бы отшлифовать «Алмазы». Присылайте корректуры, попробую еще. Не удастся — первым поставим «Колокол». Это хорошо звучит. Последнее слово в деле оборудования Скитальцевой книги — за Вами. Должен сказать, что я в стихах — совершенный невежда — как и в грамматике, и как в логике еще. Ямб от хорея я не могу отличить, а об амфибрахии долгое время так полагал, что он — не форма стиха, а допотопное чудище, вроде ихтиозавра.
Вы, посылая корректуры, будьте добры, сделайте мне подробные указания, где и что неладно. А относительно лирики Степановой я держусь такого мнения, что для цельности представления
