Шрифт:
Закладка:
Это я о тех, кто был ещё молод, наивен и неопытен, вроде меня самого, провинциала из самой глухомани, продолжавшего по-прежнему спорить со своим отцом, уже достаточно за всю свою жизнь помыкавшимся на просторах первой в мире страны социализма, упорно строившей этот несбыточный коммунизм. И я уверен сейчас, что таких оппонентов всех, кто тогда ещё верил в светлое будущее, обещанное партией уже через 20 лет, было тогда несравненно больше. И они строили каждый своё будущее и именно в данный момент, потому что дети растут и время быстротечно. И не считали зазорным что-то нужное и по мелочи взять для себя тайком на производстве, где они работали, потому что партия и власть в одном твёрдо убедили свой народ, что раз всё общее, то оно и моё. А народ всегда реалист, пусть и по-своему, не в пример агитаторам-пропагандистам от любой из партий. Так за что ж его осуждать-то? Потому что он и по собственному опыту знает, и по книжкам, которые и сам читает: от желаемого до действительного порой так же недосягаемо, как и Ходже Насреддину, пообещавшему однажды эмиру бухарскому научить для него ишака читать…
Ну да ладно, хватит об этом, вернёмся к нити повествования…
Обратно в Приморье мы возвращались уже через Москву. В столице я оказался впервые. И когда мы приехали на Ярославский вокзал, то до отхода нашего поезда оставалось ещё несколько долгих часов. Александра Зиновьевна, приехавшая с нами, чтобы проводить нас, осталась в комнате матери и ребёнка на вокзале с маленьким Андрюшкой, а меня с Иринкой отправила погулять по Москве, мол, время скоротать. В ноябре темнеет здесь рано, и мы пешком по тёмным улочкам дошли до Красной площади. Меня очень удивило то обстоятельство, что и на улицах, и на площади было совсем немного народа. Постояли у Мавзолея и пошли обратно. Я ещё хотел купить сигарет на дорогу, но никаких магазинов или просто киосков вблизи в центре не было, и спросить было не у кого. Вслух я огорчённо рассуждал по этому поводу, и вдруг из какой-то тёмной нише в стене дома рядом с тротуаром бесшумно совсем шагнул нам на перерез человек в плаще с капюшоном. Мы даже испугаться не успели, как он вежливо представился, приложив ладонь к козырьку милицейской фуражки под капюшоном плаща. Спросил, кто мы и куда идём. И в самом деле, подумал я удивительно спокойно, ведь до Кремля тут совсем недалеко. Мы рассказали о себе, что дальневосточники, до посадки на поезд решили посмотреть ночную Москву. Он даже не потребовал наши документы, а когда я огорчённо пожаловался, что не могу найти, где можно купить курева. Он так же вежливо показал мне направление, где можно решить эту проблему. Мы поблагодарили его и пошли в указанном направлении. И точно, буквально метрах в десяти от постового оказалось открытое освещённое окно в стене высокого дома, с выходом прямо на тротуар. Это был указанный нам милиционером табачный киоск. Помню, я тогда купил там сразу три блока болгарских сигарет: два блока дешёвых сигарет «Балкан» в мягких пачках с зелёными горами на этикетках и один блок сигарет подороже – «Булгартабак» в оранжевых картонных коробках. Вот и все столичные покупки и впечатления той поры.
А на седьмой день пути мы уже были в Приморье: там, на станции Ружино, наш скорый поезд № 2 встречал мой отец…
7.
Так началась наша новая жизнь. Нас уже стало трое, и в дневнике у меня появилась такая «историческая» запись:
«02 января 1963 года, среда: Андрей Викторович Холенко… На 13 января 1962 года весил уже 7650 г, рост 70 см. А при рождении 29 июля 1962 года вес был 3200 г, рост 51 см. В пять месяцев уже начал говорить слово «ма-ма», особенно когда заплачет. Но, видно, ещё не совсем понимает смысл этих звуков. Сидит в подушках, любит прыгать, переворачивается с боку на бок. Всегда улыбается и пытается петь песни… Оно и понятно: у нас практически постоянно включено радио, и звучат музыка и песни…»
Вот так-то вот: за неполные пять месяцев наш сын больше чем в два раза потяжелел и почти на 20 сантиметров подрос. А папа его – что и говорить: всё так же топчется на одном месте. Конечно же, моя работа в качестве бетонщика-монтажника, такую квалификацию я к тому времени уже приобрёл, меня совсем не устраивала. По-прежнему я стремился к большему. А с рождением сына прибавилось и ответственности – и за него самого, и, безусловно, за его маму, подарившую мне такого славного богатыря.
И я не сидел сложа руки. Теперь у меня была собственная пишущая машинка, и я начал её активно использовать. Попытался даже написать несколько рассказов, но они получались довольно хлипкими, и их было просто стыдно посылать в какой-нибудь журнал или газету. Но в один из зимних вечеров на меня нашло вдруг что-то непонятное, и я одним махом, как-то совсем легко и быстро, отстучал три маленькие новеллы-миниатюрки и сам удивился происшедшему. Перечитал ещё раз и удивился ещё больше: они мне понравились. Не долго думая, отправил их в ближайшую газету – «Тихоокеанский комсомолец», что выходила тогда во Владивостоке. Случилось это 2 февраля 1963 года. А в воскресенье 7 апреля этого же года получаю «ТОК» и на традиционной «Литературной странице» молодёжки нахожу все три свои новеллки, каждая из них украшена соответствующим содержанию рисунком редакционного художника, а внизу стоит моя подпись. Шок? Видимо, да: нечто похожее я тогда испытал. Но я не прыгал от радости до потолка и не размахивал этой газетой перед носом каждого встречного. Восторг и небывалую окрылённость я пережил, в общем-то, молча, внутри себя. И газетку эту спрятал, она до сих пор хранится у меня. Не удержусь, перепечатаю в этом повествовании. Вот они:
«МАЛЕНЬКИЕ НОВЕЛЛЫ»
СНЕЖИНКИ
Девочка ловит пушистые снежинки и радостно смеётся. Они тают на её тёплой ладони и исчезают без следа. Девочка снова ловит снежинки, и в глазах её – само счастье…
На ладонь старика тоже упала снежинка, но почему-то
