Мы поворачиваем к частному сектору, заезжаем в проулок, тормозим перед автоматическими воротами.

Я настороженно оглядываюсь. Вокруг частные дома, забор, высокий довольно, медленно поднимаются ворота…

— Не волнуйся, маленькая, — Камень снова легко считывает мое напряжение и испуг, — клянусь, ничего тебе не грозит. Это просто мой дом.

— Твой?

— Да, от матери достался, — кивает Камень, заезжая в ворота, — не смотри вокруг, тут страшновато, я не до конца еще все разобрал… В доме самом получше.

Он выходит из машины, открывает мне дверь, тянет за руку, помогая выйти.

— Ну вот, маленькая… Ты и у меня дома… — Камень на мгновение прижимает меня к себе, позволяя услышать, как взволнованно и сильно бьется его сердце, — охренеть… Сам не верю…

Я смотрю в его лицо, чувствуя странное смешение эмоций внутри: чуть-чуть испуга, напряжения, интерес, все это перекрывающий.

Я впервые наедине с парнем, на его территории.

Сама приехала… Ну, не то, чтоб сама, но не сопротивлялась…

Что теперь будет?

Что будет со мной?

Все внутри сладко и судорожно сжимается, и сердце бьется все сильней и сильней…

Камень аккуратно ведет пальцами по виску, убирая волосы на ухо, смотрит в глаза… И это мгновение я, кажется, на всю жизнь запомню, как нечто сокровенное…

— Пошли в дом, маленькая, — неожиданно хриплым голосом говорит Камень.

Я киваю.

Мы проходим через совершенно классические деревенские сени, даже с цветными занавесками на окнах и большим столом, застланым клеенкой.

Все чистое, хотя и очень-очень ветхое.

— Это от матери еще осталось, — комментирует Камень, подталкивая меня дальше к двери в дом, — не успел толком убрать, только клининг прогнал тут.

Он распахивает внутреннюю дверь и пропускает меня вперед, в большую просторную комнату.

Оклеенную выцветшими обоями в серый ромбик.

Практически пустую, если не считать нового здоровенного дивана и огромной плазмы на стене, довольно дико смотрящейся, особенно на контрасте с узкими деревенскими окнами, занавешенными такими же старенькими шторками, что и в сенях.

Что-то еще есть в комнате, какая-то мебель, и маленький кухонный уголок, икеевский, кажется, но я уже не разглядываю.

Потому что на плечи мне ложатся тяжелые ладони Камня, а макушку обжигает горячий шепот:

— Маленькая… Сука, я не верю даже…

Ой… Зря я ему поверила…

— Мы же… Говорить… — в горле сухо, в голове — шум, но пытаюсь призвать Камня к разуму. И напомнить про его слова и обещания.

Ладони на моих плечах становятся еще тяжелее, и сердце испуганно ломится из груди. В голове пробегают панические запоздалые мысли о собственной дурости, доверчивости, идиотизме.

Сама пришла же.

Сама…

И, через долгую, тянущуюся вечность минуту, наполненную моим страхом и сгущающимся напряжением за спиной, тяжелый выдох мне в макушку:

— Да, конечно. Проходи, маленькая. Чаю хочешь?

Ох… Ну слава богу…

Я делаю шаг вперед, в сторону одиноко стоящего у стены кресла, Камень с видимой неохотой убрав от меня ладони, разворачивается к кухонному уголку. И явно намеревается сделать чай. Это — хороший признак. Это значит, говорить будем. А еще значит, что Камень — вменяемый, и я не ошиблась, доверившись ему.

Выдохнуть с облегчением я не успеваю, потому что распахивается дверь, и на пороге появляется еще один участник сегодняшних событий.

И он, судя по внешнему виду и бешено горящим глазам, как раз не вменяемый…

И боюсь, что тут у меня тоже ошибки быть не может…

Как и возможности привести его в чувство.

56

— Блять… — Лис широко шагает в комнату, с грохотом захлопывая дверь за собой с такой силой, что старый домик, кажется, весь сотрясается, — сучара ты каменный! Кинул меня разбираться с этим говном, а сам свалил! Да еще и в этот клоповник! Какого хера ты так сделал?

— Пасть закрой, — с досадой рычит Камень, резко меняя маршрут от кухонной зоны к двери и вставая так, словно закрыть меня хочет от внимательного пытливого взгляда Лиса, — ты в моем доме.

— Вот именно, блять! И тот же вопрос: какого хера вы здесь? И малышка здесь? — Лису, как обычно, совершенно пофиг на угрозу в голосе Камня. Кто угодно от этих враждебных предупреждающих нот в низком злобном рычании Лешки уже присел бы от страха и отшатнулся, а Лису все нипочем! Стоит, даже шаг еще вперед делает, сжимая кулаки.

И я невольно подаюсь в нему, выходя из-под защиты спины Камня и попадая под сканирование светлых от злобы глаз Лиса.

— Малыш, он тебя не обидел? — тут же реагирует он на мое движение и мягким, едва уловимым скольжением оказывается рядом, трогает за подбородок, ласкающе так, нежно. — Напугал?

— Лапы от нее! — Камень тоже сдивгается, пытаясь меня снова закрыть, — это ты ее пугаешь все время, сучара!

— Да ты охуел! — Лис, как всегда мгновенно переходя от одной эмоции к другой, жестко толкает обеими руками Камня в сторону, чтоб пройти ко мне.

Камень, само собой, не толкается, и вообще очень оправдывает свое прозвище, даже с места не сдвинувшись. Вот только нормальные камни не отвечают.

А этот, зарычав, плечом бортует Лиса к двери, словно заправский игрок в регби. Но Лис, не собираясь играть по правилам хозяина дома, цепляет его за руку и как-то очень хитро перескакивает со своего места за спину Камня и сжимает его шею в мощном захвате!

Клянусь, это в одно мгновение происходит, я даже понять ничего не успеваю, кроме того, что сейчас тут опять драка будет! И мне бы с линии обстрела убраться, а то затопчут!

Машинально пытаюсь отступить, путаюсь в собственных ногах и с воплем лечу на пол!

Твердый!

Очень твердый пол!

Дух вышибает напрочь!

— Ох… — в глазах темнеет, ладоням и коленям больно.

— Бля-а-а… Маленькая!

Камень, судя по сдавленному воплю, просто стряхнувший Лиса с шеи куда-то в сторону, падает на колени рядом со мной, подхватывает на руки, и через мгновение я ощущаю под спиной мягкую плюшевую поверхность дивана.

Камень склоняется надо мной, тревожно ощупывает большими своими ладонями:

— Где ударилась? А? Где? Здесь?

Молча, все еще в легком шоке, протягиваю ему обе ладони, чуть-чуть отбитые о ламинат, и Камень, тихо выдохнув, гладит их, а потом прижимается губами!

Прямо в самый центр сначала одной ладони, потом второй! И меня дергает током от этих простых, и, казалось бы, невинных прикосновений.

Замираю, не в силах сделать хотя бы еще одно движение, завороженная запредельной интимностью момента.

Смотрю на склоненную темноволосую макушку, и, кажется, дрожу от напряжения и возбуждения.

Странное раздвоенное состояние накрывает с головой: так