Шрифт:
Закладка:
Однажды Прохор встретил меня в печали. Стояла зима, и медведь-шатун, разломав стенку сарая, задрал обеих коз у старика. Я вместе с ним погоревал о трагической гибели Машки и Дашки, и впрямь жалея проказниц. В который уж раз передал ему приглашение жены переехать к нам, но Прохор опять отказался.
Наступила весна. Пол заканчивал школу, Артём выпускался из детского сада, а младшие отбыли в спортивный загородный лагерь.
Моя Радость была дома одна, наскоро заглатывая суп за кухонным столом и торопясь поскорее вернуться в парикмахерскую.
Внезапно в окно она увидела, как распахнулась калитка и по дорожке к дому неуверенно, медленно, пошатываясь, двигается какой-то мужчина. Она выбежала на крыльцо в тот момент, когда человек рухнул на землю и замер, неловко подвернув под себя левую руку.
Аллочка с трудом перевернула его на спину и обнаружила, что это… Прохор! Он очень исхудал, был бледен до синевы. Моя Радость — крепкая женщина, не чета своей худосочной подружке, Софье Гранецкой! Кое-как, но она затащила старика в дом. Глянула на него — и испугалась: у него посинели губы и ногти, он был без сознания. Перепуганная до слёз, Аллочка принялась звонить в “Скорую”. Как всегда, от волнения, она говорила сумбурно, пытаясь сообщить собеседнику как можно больше сведений. Вот и в этот раз моя громкоголосая Радость завопила во весь голос:
— быстрее! Приезжайте скорее! Он умирает! У него губы синие!
Ошарашенный диспетчер смог вклиниться, чтобы спросить адрес, и жена крикнула: — Парковая, семнадцать! Ой, скорее!! — и отключилась, торопясь к старику.
Надо ли говорить, что этот адрес был известен всему городу!
Завывающая “Скорая”, тревожно мигая синим маячком неслась по улицам, а следом, с небольшим отрывом, нарушая все мыслимые правила дорожного движения летел старый и довольно облезлый Оппель.
У калитки он резко затормозил, и из него вывалился всклокоченный и злой Карен, который, опережая приехавших врачей, бегом бросился к дому. На крыльце он грубо отпихнул в сторону встречающую их хозяйку и рванул на себя дверь.
Я не спеша шёл по улице, желая пообедать в обществе жены, когда меня обогнал и, с пронзительным визгом тормозов, у моего дома остановился чёрный джип вожака Стаи. Впереди него я вдруг обнаружил замершую “Скорую”. Я ускорил шаги и оказался у джипа в момент, когда из него выскочил хмурый Айк, а следом появилась озабоченная Софья.
— Что случилось? — я встревожился и заторопился к калитке.
— Отстань, Олег, не до тебя! — отмахнулся Айк, и вдруг резко остановился, вытаращил глаза. Софья тоже удивлённо взирала на меня.
— Ты здесь?? А кто у тебя дома умирает?
— Что-о?? — я рванулся поскорее их обойти, страшась того, что увижу, но Айк остановил меня:
— стой, стой! Мне позвонили, сказали, что ты умираешь, вроде как с сердцем плохо, а ты вот он, жив-здоров!
— Аллочка!! — я опять рванулся к дому, но на крыльцо вышла моя Радость, а следом выполз Карен и обессиленно рухнул на ступеньку. Мрачно посмотрев на меня и подошедших Гранецких, он сердито сказал:
— а мне сообщили, что ты умер. А ты живой, оказывается. А вот я точно чуть не умер от разрыва сердца! Ты, если надумаешь умереть, подготовь меня заранее, что ли.
Ничего не понимая, а перевёл недоумевающий взгляд на Аллочку, и она пояснила: — там Прохор пришёл и упал у нас на дорожке. Я его в дом затащила и в “Скорую” позвонила, чтобы приехали. А они почему-то подумали, что это тебе плохо стало.
— Ага, — огрызнулся злой Карен, — при этом твоя дорогая супруга, Олег, оперировала местоимением “он” и сообщила, что “ему плохо, он умирает”! Как ты думаешь, о ком мы все подумали?
У моей хорошей задрожали губы, а голубые глазищи налились слезами. Я обнял её и прижал к себе, а Карену скорчил угрожающую рожу. Тот тяжко вздохнул и поднялся на ноги:
— ладно, поехал я к себе, валерьяночку пить.
Айк насмешливо фыркнул, а Софья улыбнулась и обняла мою Радость за плечи: — ну, чудо ты, Алка! Напугала нас всех до полусмерти! Да не расстраивайся ты так! Мало ли что бывает! Пойдём, посмотрим, может, там врачам помощь нужна. — Они вошли в дом, где врач и фельдшер, уложив Прохора на диван, вкололи ему какие-то лекарства и снимали кардиограмму.
Айк, хлопнув меня по спине, вернулся к машине и быстро уехал, а я всё не мог прийти в себя. Что случилось со стариком? И как, как он смог в таком состоянии пройти более двадцати километров по тайге?? Я покачал головой. Вот же железный старик!
Вышедший на крыльцо фельдшер увёл меня в дом. Втроём мы уложили Прохора на носилки и погрузили в “Скорую.”
— У дедушки обширный инсульт. Боюсь, он у нас надолго задержится. — Врач озабоченно посмотрел на меня и полез в кабину. Я его удержал:
— скажите ему, когда он придёт в сознание, что я вечером к нему приду.
Врач кивнул, захлопнул дверцу, и “Скорая” уехала.
* * *
Три дня Прохор был без сознания, и врачи неопределённо пожимали плечами. В реанимацию меня не пустили, так что я сидел в коридоре и грустно размышлял о нелёгкой его судьбе. Но могучий организм таёжного лесоруба боролся за жизнь и… победил! Старик пришёл в сознание и пожелал видеть меня.
Я, осторожно ступая, вошёл в палату и присел на ближайший стул. Больной криво усмехнулся: — ты чего забоялся-то, волчара? Живой я, как видишь, и ума не лишился.
Я серьёзно посмотрел ему в глаза: — ну, допрыгался? Дохорохорился? Как ты только дошёл, а? Аллочка велела тебе передать: в тайгу ты больше не вернёшься, понял?
— Да понял я, понял. — Прохор тяжело вздохнул, — а делать-то что я буду у вас, а? Не привык я без дела сидеть, да в стенку глядеть!
— А ты в телевизор гляди, а не на пустую стенку, — усмехнулся я. — Найдёшь себе занятие, не беспокойся. Но в лес ты больше не пойдёшь, это я тебе твёрдо обещаю.
Долго засиживаться у постели больного мне не позволили, и я вернулся домой. По пути заскочил к Айку, рассказал
