Шрифт:
Закладка:
— сейчас Алке надоест его ждать, вылезет из палатки и на руках блудного мужа в постель унесёт!
Пожалуй, я выглядел глупо. Торопливо поднявшись на ноги, я шагнул к палатке. Проходя мимо супругов, тесно прижавшихся друг к другу на узком матрасе, я шепнул Софье: — спасибо! — на что она насмешливо ответила:
— иди уже, страдалец!
В маленькую палатку, рассчитанную на двух, не слишком крупных женщин, я заполз на четвереньках и замер, вдруг подумав, что моя Радость, возможно, уже спит, намаявшись за день. Где-то в углу звенел одинокий комар, ночной ветерок лениво перебирал вершины задремавших вековечных сосен, за стенкой совсем тихо и ласково гудел Айк, и шёпотом хихикала ему в ответ Софья. Вот зашуршали кусты, и хрустнула под волчьей лапой сухая ветка…
— Ты что, Олежек? — моя Радость приподнялась на постели, вглядываясь в темноту. Я засмеялся, упал рядом с ней на матрас, сгребая её в охапку, притискивая к себе и безошибочно находя губы. Её тонкие руки обняли меня с неженской силой и какое-то время мы просто целовались, иногда отрываясь, чтобы перевести дыхание, и тогда, перебивая друг друга, торопясь, мы шептали о том, как скучали и мучились в разлуке, как мечтали о встрече. Я спешно скинул рубашку и брюки, потянулся к ней, чтобы стянуть с неё джинсы, но жена ласково отвела мои руки:
— не надо, милый, подожди…
— Почему?? Что случилось? — приподнявшись на локте, я вглядывался в её глаза. Аллочка обняла меня за шею, виновато шепнула:
— я боюсь, Олежек! Вдруг, тебе ещё нельзя? Прохор вон сказал, чтобы ты не утомлялся…
— О, господи! — я упал на неё всем телом, придавив к матрасу, от чего она прерывисто вздохнула, — выбрось из головы все эти глупости, женщина! Ты моя всегда, в любое время дня и ночи! Я люблю тебя и хочу обладать тобой так часто, как только ты согласишься! А сейчас я не намерен больше ждать… — скатившись с неё, я без церемоний стащил с жены джинсы и свою старую рубашку, в которую она нарядилась. Моя Радость не сопротивлялась.
Я не смог уделить много времени любовным ласкам. Моё нетерпеливое желание было столь велико, что очень быстро я, с трудом сдерживаясь, вошёл в неё, шёпотом прося прощения за грубость, покрывая быстрыми поцелуями её лицо, шею и грудь. Моя любимая тихо смеялась, обнимая меня, осторожно прикасаясь к спине и я чувствовал, как влажно её лоно, как сладостно и нежно оно принимает меня. Я боялся, что не смогу доставить ей удовольствие, потому что был надолго разлучен с ней. Но мои опасения оказались напрасными! Ненаглядная моя очень быстро достигла вершины наслаждения и, негромко застонав, обмякла подо мной, вздохнула и подставила мне губы для поцелуя. Мой волк впервые обозначил своё присутствие, довольно заурчав. А вскоре и я, чувствуя, как сладострастное наслаждение волной омывает моё тело, унося боль, страх и неуверенность за своё будущее, излился в её лоно, наполняя его горячим семенем.
Мы так и не уснули в эту, такую счастливую для нас ночь. Уже светало, а мы, крепко обнявшись, всё шептались, радуясь, что снова вместе, что вновь мы открыты друг другу и нет между нами страшной преграды в виде моего увечья.
Глава 30
Громадный белый волк умиротворённо дремал, лёжа на боку и положив тяжёлую голову на колени женщине. Она с задумчивой улыбкой неспешно перебирала пальцами густую шерсть на загривке, временами поглаживая волка по груди, спине, передним могучим лапам. Дотянуться до задних она не могла, уж очень он был велик.
Проходящие мимо с охапками сухостоя ветлужские мужики покосились на них. Фёдор шепнул:
— вот не могу я привыкнуть, что они нелюди! Всё время помню, что в волков превращаются. Да ведь страшные-то какие! Здоровенные, что твой телёнок! А зубищи чуть не с палец и острые, так и блестят! Вот как она с ним управляется, ты мне скажи? Зверь ведь, хищник? Да ещё и спит с ним! Неужто и впрямь любит его, такого вот, в шкуре, лохматого?
Егор бросил валежник у разожжённого костра, пожал плечами: — ну ты же любишь свою собаку? У тебя вон какой пёс!
Его собеседник фыркнул: — ну, ты и сравнил! Я же с ним не сплю!
— Так и она с ним спит, когда он в мужика превращается. А по мне, так парни как парни, когда люди, конечно. Так-то, когда в шкурах, жутковато, конечно. Вон, я слышал, ихний вожак приказал какому-то… из этих, зайца поймать, а то глухаря. Прохор-то велел Олега мясом сырым кормить, пока силу не наберёт. Сам-то он ещё не может за зайцами бегать.
— Поймал?
— Да кто их знает. Может, и поймал, да Олега накормил где-нибудь, за кустами. Мы ведь за ними не следим.
Фёдор покачал головой: — нет, всё равно не пойму, как человеческие бабы их терпят. Глядикось — мясо сырое жрут! Зверьё, одним словом.
Они стали подкладывать в костёр принесённый валежник, отгребая в сторону раскалённые угли, чтобы пожарить на них мясо.
Сегодня на ночёвку они встали несколько позже, чем накануне. Все приноравливались к Олегу. Он не жаловался, шёл, как все, но вожак поглядывал на него, да и другие заметили, как ближе к вечеру он стал не так разговорчив, перестал шутить, а потом и вовсе побледнел и стиснул зубы. Тогда-то и встали на ночлег, развели костёр, занялись ужином.
Аллочка не слышала, разговора мужчин, а вот Олег прослушал всё очень внимательно и насмешливо оскалил зубы. Жена немедленно отреагировала: — ты что, Олежек? Спина болит? — её встревоженное лицо склонилось над ним, и он тут же отреагировал: с удовольствием лизнул нос и губы.
— Ф-Ф-у-у…, Олег! — она вытерла липкую волчью слюну рукавом, засмеялась: — ты уже отдохнул, я вижу! — Обхватив руками его голову, притиснула к своей груди, прижалась щекой к морде: — я такая счастливая, ты не представляешь! — он согласно, тихо зарычал и опять лизнул её в губы.
* * *
Есть Олег не хотел. Действительно, Айк велел Алёшке поймать какую-нибудь живность и накормить его сырым мясом. Вскоре серый проныра выглянул из-за кустов и негромко тявкнул, привлекая внимание Олега. Тот встал и незаметно скрылся в лесу. Алёшка принёс глухаря,
