Шрифт:
Закладка:
Раздвинулись кусты, и на берег ручья вышла улыбающаяся Аллочка. Выглянувший из-за её плеча Алёшка подмигнул ему и скрылся с глаз, но Олег знал, что он никуда не делся, а встанет на страже их уединения.
Яркой зеленью вспыхнули глаза полярного волка. Одним прыжком Олег оказался на берегу, резко дёрнул на себя женщину и упал вместе с нею, спиной в ручей, придерживая её у себя на груди. От неожиданности Аллочка пронзительно завизжала, но тут же замолчала. Прохладные губы мужа приникли к её рту в жадном поцелуе. Скоро он избавил её от намокших джинсов и плавок. Следом на берег полетели рубашка и лифчик. Обнимая его за крепкую шею, она прошептала: — Олежек, ты с ума сошёл! Сейчас сюда кто-нибудь заявится за водой, а мы… — Тяжело дыша, он невнятно пробормотал:
— не заявится. Там Алёшка на тропинке стоит. — Она уже чувствовала в себе его каменную плоть. Тело обдало жаром, со сладостной истомой реагируя на грубоватые ласки нетерпеливых рук.
Вздохнув, Аллочка прикрыла глаза: — счастье, вот как это называется, — подумала она.
* * *
На дороге у въезда в город собралась большая толпа. Я тревожно сказал: — Айк, что-то случилось, пока тебя не было.
Вожак, ведущий машину в своей привычной агрессивной, несмотря на недовольство жены, манере, хмыкнул, но ничего не сказал, не желая отрывать взгляд от сложного рельефа лесной дороги. Зато с переднего сиденья ко мне обернулась Софья, внимательно посмотрела в глаза:
— ты не понял, что ли? Это тебя, Олег, встречают. Утром, когда добрались до машин, Айк звонил в Совет Стаи, сообщил, что скоро приедем. А уж как остальные узнали…
— Ну, я родителям отзвонился, — признался я, — а там уж разошлось… -
Моя Радость, несмотря на ужасную дорогу дремавшая у меня на плече после нашей, бурно проведённой ночки, сонно пробормотала: — это правильно, это хорошо, что встречают. Уважают, значит.
Я покрепче прижал её к своему боку, поцеловал в лоб: — просыпайся, засоня! Сейчас детей увидим!
Мы с Аллочкой ехали в машине Гранецких. Остальные тянулись сзади, лишь Денис свернул в сторону Малой Ветлуги, чтобы доставить до дома Егора и Фёдора.
Увидев машины, толпа заволновалась, кое-кто двинулся навстречу. Вскоре пришлось остановиться. Я вышел наружу и попал в объятия родителей. Плачущая мама, не веря своим глазам, ощупывала меня, гладила по щекам. Сзади подскочили ребятишки, повисли на шее и плечах. Шум, смех, гвалт. Кого здесь только не было! Совет Стаи в полном составе! Городской Совет во главе с председателем! Мои бывшие коллеги — весь горотдел полиции! Майор Пасечник радостно охлопывал меня по плечам:
— здорОво, Олег! Рад видеть тебя в форме! Пойдёшь к нам работать? — немножко запнулся: — только не в СОБР служить, а вольнонаёмным. Боюсь, на прежней службе тебе тяжеловато будет…
— Потом, Пал Иваныч, всё потом! — Я отвечал на улыбки и рукопожатия знакомых и незнакомых людей, выслушивал добрые слова и что-то бормотал в ответ. Нечаянно встретился глазами со стоящей чуть в стороне Норой и с улыбкой кивнул ей. Тут же получил в бок ощутимый тычок:
— не смей ей улыбаться, паршивый волчара! — это моя Радость, конечно же. Я обнял её и шепнул на ухо:
— посмотри на неё повнимательней. — Она и посмотрела.
— Она беременна! — удивлённый возглас Аллочки услышала Нора, смущённо улыбнулась моей жене, и та, чуть помедлив, приветственно махнула рукой бывшей сопернице! Но тут подскочил развесёлый Алёшка, обнял девушку за плечи и заслонил её от наших взглядов.
Сквозь окруживших нас людей и нелюдей протолкался Кытах Арбай, солидно пробасил:
— ты бы, Софья, подумала: может, старика-то чем поощрить надо? Может, избу новую ему поставить? Или ещё что?
Софья легкомысленно отмахнулась: — вместе подумаем, Кытах. Попозже, ладно?
Вот такой шумной развесёлой оравой мы и двинулись по центральной улице Междуреченска. Айк с женой уехали домой, следом разъехались остальные, а нас с Аллочкой и детьми люди проводили до дома.
Эпилог
Прошло три года с тех пор, как я вернулся домой после годичного лечения у таёжного отшельника. Почти год Радость моя с недоверием и тревогой следила за каждым моим движением, вскидываясь на постели каждый раз, стоило мне ночью осторожно повернуться с боку на бок или, что ещё хуже, потихоньку встать в туалет. В темноте спальни тут же раздавался её испуганный голос: — Олежек? Ты куда? Ты плохо себя чувствуешь?
Я не злился и не раздражался, а лишь грустно думал, что моя болезнь превратила мою жену в нервное издёрганное существо. Но потихоньку она поверила, всё же, что я вновь встал на ноги.
В СОБР я, к глубочайшему моему сожалению, больше не вернулся. Майор Пасечник не раз предлагал мне бумажную работу в отделе полиции, но я отказался. Не по мне это — бумажки перекладывать, в то время, как ребята, при полной выкладке, выполняют сложный марш-бросок по тайге. А тут позвонили из городской администрации, пригласили к Главе Междуреченска. Так я стал начальником отдела по делам молодёжи. Оно, конечно, воспитатель из меня тот ещё, и когда один подросток послал матом другого, я, не рассусоливая долго, отвесил ему подзатыльник, от которого он кувыркнулся с ног долой. Ну, не рассчитал я малость, только и всего. Думал всё, на этом моя педагогическая деятельность закончена, но парень жаловаться не побежал, а я остался… наставлять молодёжь на правильный путь, как выразился Айк.
Прошёл всего лишь месяц, а мне уже нравилась моя новая работа. Софья серьёзно говорила, что воспитание в подрастающих волчатах чувства ответственности за свои поступки чрезвычайно важно для будущего мирного сосуществования людей и оборотней. Айк хохотал и советовал, для пущей их безобидности вырвать клыки. На это Софья, совершенно не принимавшая таких шуток, недовольно хмурилась. Только моя Радость легко вздыхала, молчала и смотрела на меня таким обожающим взглядом, что у меня захватывало дух, и я забывал, о чём только что говорил.
В общем, постепенно я втянулся и, как смеялись все мои друзья, стал кумиром для подростков. Стыдно признаться, что мне нравилось, как они подражают мне, стараясь копировать мою неторопливую походку, манеру речи и прочее.
Прохора Селивёрстова я
