Шрифт:
Закладка:
– Ти-и-ильда! – голос у Женьки жалобный. – Я не знаю, как слезть! Мне страшно!
Наконец-то она замечает брата. Он похож на испуганную обезьянку: сидит на ветке, обхватив руками и ногами ствол ели. На одной ноге нет кроссовки, и его ступня в белом носке кажется совсем крошечной.
– Ты зачем туда забрался?! – кричит Тильда срывающимся голосом, лихорадочно думая над тем, бежать ли ей за помощью, звонить в службу спасения или лезть на дерево вслед за братом.
– Я хотел достать Бармалея! Он отвязался и на елку залез! Его собака напугала!
Словно подтверждая эти слова, кот подает голос с верхушки дерева. Ветка покачивается над Женькой, и Тильда замечает на ней черный кошачий силуэт. Завидев хозяйку, Бармалей начинает суетиться, переминается с лапы на лапу и закатывает настоящую истерику, разражаясь истошным воем. А потом вдруг приседает, готовясь спрыгнуть на нижнюю ветку – ту, на которой сидит Женька.
– Нет, Бармалей! Нет! – Крик Тильды сливается с Женькиным визгом в тот миг, когда кот вцепляется в голову и лицо брата всеми четырьмя когтистыми лапами: кошачий маневр не удается, потому что поводок, пристегнутый к его ошейнику, застревает в ветвях и не позволяет ему достичь нижней ветки. Ближайшей точкой опоры для кота оказывается Женькина голова.
Женька отпускает ствол дерева и взмахивает руками.
Тильде кажется, что ее сердце вспыхивает, как факел, срывается с места и падает вниз, обжигая все внутренности.
На самом деле падает не сердце, а Женька, но в первые секунды она этого еще не понимает, потому что ее сознание сковано шоком.
Огненное перышко
Тильда вернулась в коридор и захлопнула за собой дверь горницы. Изменить ход событий не вышло, и оставаться дальше в том страшном дне не было никакого смысла. Однако картины прошлого продолжали преследовать ее, всплывая в памяти бесконечной чередой.
Вот толпа людей, молниеносно собравшаяся вокруг елки, гудит, как растревоженный улей. Из этого гула иногда вырываются отдельные фразы: «Чей мальчик? Где родители?», «Скорую, скорую вызовите кто-нибудь!», «Насмерть убился! Насмерть!»
Вот люди в белых халатах суетятся вокруг Женьки какое-то время, потом кладут его на носилки и уносят куда-то. После них в воздухе остается резкий запах лекарств и спирта.
Вот то место, где только что лежал Женька. Теперь там сидит Бармалей и зачем-то лижет бетон. Тильда подходит ближе и видит, что вся бетонная плита в алых каплях.
Вот перекошенные от ужаса лица подруг загораживают Тильде весь обзор, и она отворачивается от них, потому что не хочет сейчас ни с кем разговаривать.
Вот полицейский спрашивает ее о чем-то, и Тильда пытается уйти от него, но тот хватает ее за руку и ведет куда-то.
Вот… мама. Она смотрит на нее таким ненавидящим взглядом, что Тильде хочется умереть или провалиться под землю. «Где ты была?! – Мамин крик доносится как будто издалека. – Где ты была, когда он лез на елку?!» Тильда хочет рассказать всю правду, но язык не слушается. Мама отвечает за нее: «Ты дрянь! Вертихвостка малолетняя! Я знаю, чем ты в парке занималась!»
И вот, наконец, подушка. Тильда рыдает в нее до тех пор, пока не проваливается в забытье.
Утром появляется отец, – прилетел из Заполярья первым же рейсом. Он говорит, что мама надолго останется в больнице вместе с Женькой. Тильда радуется: брат жив! Отец цедит сквозь зубы: «Состояние тяжелое. Перелом позвоночника. – И добавляет после паузы: – Когда Женя с мамой вернутся домой, я увезу тебя в Заполярье. Так мама решила. Ты должна ее понять».
До подруг Тильда не дозвонилась: все трое занесли ее в «черный список» и заблокировали в соцсетях. Это показалось ей странным, и она набрала номер Дашкиной мамы. Та ледяным тоном сообщила, что прослушала диктофонную запись в телефоне дочери и все знает о «непристойных играх», которым Тильда научила не только ее дочь, но и других «приличных девочек», поэтому отныне Даше запрещено общаться с «распущенными оторвами» вроде нее. И, конечно же, Дашкина мама не стала слушать никаких объяснений, а просто отключилась.
Отец целыми днями пропадал в больнице. На просьбу Тильды взять ее с собой он не стал юлить и ответил прямо: «Мама не хочет тебя видеть». «А Женя?» – спросила Тильда. «А Женя не может, он в коме». Ответ отца потряс ее, она и не знала, что все настолько плохо.
Но все обошлось, и Женька вышел из комы. Его перевели в реабилитационный центр. Брат мог видеть, слышать и говорить, только ходить не мог, поэтому вернулся домой в инвалидной коляске. К тому времени уже наступила зима. После несчастного случая в парке прошло целых полгода. Мама с Тильдой почти не разговаривала, к брату не подпускала, а перед отъездом дочери вместо прощания просила не донимать ее звонками и сообщениями. Тильда дала такое обещание и сдержала его, хотя и надеялась, что однажды мама сама позвонит ей. Но этого так и не случилось.
В конце коридора показался выход. Тильда с удивлением поняла, что прошла весь дворец насквозь: все это время она шла мимо горниц, никуда больше не заглядывая. Так же, как и на входе, двери здесь были распахнуты, и сквозь просторный проем лился яркий солнечный свет. Горница с последней, вчерашней датой осталась позади. Девушка вышла на крыльцо и восхищенно замерла перед открывшимся видом.
Увидеть здесь море она никак не ожидала. Изумрудные волны с белой пеной на остроконечных гребнях облизывали песчаный берег, начинающийся в нескольких шагах от крыльца. Тильда спустилась вниз и поспешила к воде, утопая по щиколотку в мягком теплом песке, не в силах отвести взгляд от острова, крутые берега которого высоко поднимались над бескрайней морской гладью, отчего казалось, что город, стоящий на нем, упирается прямо в небо своими многочисленными круглыми башенками. Вокруг острова покачивались на волнах толстобокие кораблики. На их туго натянутых белых парусах краснели вышитые солнца. Все это Тильда уже видела однажды, когда-то давным-давно. И остров, и город были ей знакомы по картинкам из книжки, которую мама читала ей в детстве.
За спиной послышались голоса. Тильда обернулась и вновь застыла в изумлении, обнаружив, что дворец, из которого она только что вышла, бесследно исчез, а на его месте появилось огромное дерево. На нижних ветвях сидели уже знакомые ей птицы-девицы и о чем-то спорили. Тильда узнала не только синекрылую Гамаюн и рассветно-розовую Алконост, но и черноволосую Сирин. Заметив, что она на них смотрит, птицы-девицы разом замолчали.
– А где мой дворец? – спросила Тильда, приближаясь к дереву, такому высокому, что целиком его было не видно.
– Исчез! Ведь ты не пожелала в нем остаться! – ответила
