Письмо было написано от руки, размашистым мужским почерком.

«Евгения, нет слов, чтобы выразить вам благодарность от лица нашей семьи и от себя лично! Примите этот скромный подарок взамен разбитого и утопленного по нашей вине телефона. Кроме того, в силу данных вами клятв, я предлагаю работу в нашем холдинге и должность консультанта по связям с общественностью…»

В этом месте я, не сдержавшись, хмыкнула. Да уж, с общественностью… С давно мёртвой общественностью. Ещё бы должность переводчика предложили.

— Так-то ты — специалист широкого профиля: и медведей усыпить, и со мной пообщаться, и дипломатические переговоры с духами вести, — вставила со смешком свои пять копеек Рогнеда.

«В коробке вы найдёте трудовой договор, подписанный с нашей стороны и банковскую карту с вознаграждением за уже оказанные услуги».

Я сломала печать и развернула вполне современный трудовой договор от восемнадцатого декабря прошлого года. Дойдя до раздела с оплатой труда и социальным пакетом, я присвистнула.

— Тебе булавка нужна или нож на крайний случай, — задумчиво прокомментировала княжна.

— Зачем? — уточнила я, всё ещё пребывая под впечатлением от прочитанного.

— Судя по условиям, такие контракты подписываются только кровью!

Я зависла на секунду, а потом рассмеялась. Ох, как же права княжна. Предложение, действительно, напоминало сделку с дьяволом, но кто сказал, что я соглашусь? Отец тоже мне банковскую карту выдал, но только не было смысла тогда уезжать из семьи, чтобы продолжать жить за их счёт?

'Трудовой договор ни к чему вас не обязывает. Если понадобится любая помощь, вы знаете к кому обратиться. Трудовой договор ни к чему вас не обязывает. Если понадобится любая помощь, вы знаете к кому обратиться.

p.s. В феврале мы вновь вернёмся в Старую Руссу. Сестра мечтает с вами познакомиться.

p.p.s. Надеюсь, и впредь являться к вам во снах!'

Глава 21

Ничего я не подписала и телефон не взяла. Оставленная под ёлкой коробка сиротливо взирала на меня, с лёгкой укоризной напоминая, что я могла бы уже стать миллионершей. Рогнеда никак не комментировала моё решение, общаясь на любые другие темы. Лишь единожды она спросила:

— Почему не взяла? Посчитала, что тебя пытаются купить?

И я не нашлась что ответить. Внятной причины не было. В какой-то мере я эти деньги честно заработала. Указав размер зарплаты, они назначили цену своим жизням, не мне. Я не считала, что меня пытаются купить. Скорее, я запуталась и не знала, как себя вести. Как говорится: «И хочется, и колется, и мамка не велит».

Добавляло растерянности в мысли и то, что за мной ухаживали. Сначала это была доставка цветов, и ведь не общепринятых роз, а горячо любимых мной лесных фиалок! Где их можно достать в январе, я терялась в догадках. Потом к цветам прибавились любимые сладости: корзинки с халвой, зефир в шоколаде, круассаны со сгущёнкой. Когда я простыла, то мне доставили набор для варки глинтвейна в составе яблок, цитрусов, красного полусладкого вина́ и корицы с гвоздикой! Всё, как я люблю!

Все попадания были настолько точными, что я невольно начала подозревать в причастности родителей. Оставался ещё вариант, что лучшая подруга под пытками выложила кому-то все мои пристрастия, однако Сашка божилась, что не имеет к этому отношения, и жаждала познакомиться с таким предусмотрительным кавалером. Родители тоже понятия не имели, о чём речь. Мне же почему-то было тревожно, и чувство это не исчезло даже тогда, когда на сопроводительных карточках вместо подписи я рассмотрела отпечаток кошачьей лапы. Адресат определился. Предположительно, ирбис мог подсмотреть в моём сознании предпочтения или пристрастия, но почему-то мне казалось, что это не в его духе. Рогнеда и Сашка чуть ли не хором требовали расслабиться и получать удовольствие от процесса ухаживаний, я постаралась загнать тревогу в самый дальний уголок души, сославшись на обострившуюся паранойю.

Отец готовил экспедицию в поисках обелиска ирбисов. Я отправила ему карту с приблизительными отметками мёртвых тотемов, которые чувствовала Рогнеда. Пока решили проверить точки в пределах страны и лишь после этого выходи́ть на международный уровень. Для активации обелиска нам нужны были ирбисы. Отец, судя по собственному опыту, об этом догадывался, но не инициировал контактов с Хааннаахами, оставляя на моё усмотрение, когда и как приобщить их к нашим поискам.

В конце месяца я рванула в Санкт-Петербург на выходные. Нужно было подумать, и смена обстановки должна была мне в этом помочь.

Нависшие над городом свинцовые тучи как никогда соответствовали моим растревоженным мыслям. Рваные сизые облака, стремительно сменяющие друг друга в небесном калейдоскопе, безразлично взирали на город, наполненный суетливыми людьми. Серой мрачностью и опостылевшей обыденностью взирали на меня толпы прохожих, жмущиеся друг к другу в поисках тепла. Снежная каша на дорогах и реагенты со скользких тротуаров оседали белёсыми разводами на одежде и обуви.

Обнажённый январский город, лишённый новогодних украшений, представлял собой картину уныния и неотвратимости бытия. Праздники пронеслись метеором, возвращая чуть уставших людей к бренности трудовых будней. Новогодняя сказка, ранее захватившая городских жителей, нынче отступила, спряталась на чердаках и в подсобках ненужной мишурой.

Год от года люди впадали в праздничную эйфорию. Как бы они отреагировали, если бы узнали о существовании других сказок? Где-то в заснеженном краю ожили сказки про доблестных воинов, обращающихся в огромных зверей. Здесь, в одном из древнейших городов нашей страны претворилась в жизнь сказка про княжескую дочь, тысячелетиями заточенную в украшениях, как джин в лампе. Если я решусь, то появится будущее у ещё одной сказки про древние эксперименты, отголоски которых до сих пор жили на нашей планете.

Люди никогда не узна́ют, насколько близко живут чудеса, но я-то знаю. Полог тайны приоткрылся, когда я провалилась в кроличью нору и познакомилась с её обитателями, когда сама стала частью сказки. Стоило честно признаться хотя бы себе, что возвращаться в обычный мир отчаянно не хотелось. Пусть сказка у меня вышла ни разу не радужная, с кровавыми распрями, ночными кошмарами и риском для жизни, но она была. Меня не выкинули из неё, а терпеливо дожидались по ту сторону отворённой двери, давая возможность сделать осознанный выбор.

Страшно ли мне было? Очень! Но ещё страшнее было струсить и отступить. Я не хотела сидеть в старости и сожалеть, что не решилась. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и терзаться вопросами «А что было бы, если?» В конце концов, я не планировала всю жизнь оставаться в Старой Руссе. Свою жизнеспособность без опеки родителей