Шрифт:
Закладка:
Если они больше никогда не увидят Джерри, это могло бы решить проблему. Интересно, имеется ли способ это осуществить и можно ли заключить с Джерри нечто вроде договора, по условиям которого он согласится уехать в обмен на молчание? – подумала Мэдди и тут же устыдилась своей мысли. Да, возможно, для ее семьи это стало бы выходом, но нельзя забывать и о других юных девушках.
Ну вот и все. Она позвонит в полицию. Она обязана это сделать, тут не о чем говорить. Закончив одеваться, Мэдди прошла на лестничную площадку и спустилась на первый этаж. Она услышала, как Эмили вышла из душа. Итак, нужно проводить дочь в школу и сразу засесть за телефон. Однако к тому времени, как Мэдди вскипятила чайник, заварила чай, вынула хлеб из обертки и положила его в тостер, она уже успела передумать. А что, собственно, будут делать полицейские? Направятся в банк на Истчип, пройдут прямо в офис и арестуют Джерри, не имея никаких доказательств, кроме ее, Мэдди, слов? Наверняка им понадобятся улики. И в первую очередь показания Эмили. У Мэдди екнуло сердце. Боже правый! А что, если полицейские придут поговорить с Эмили прямо к ней в школу?
– Мама? Что ты делаешь?
Мэдди, стоявшая, задумчиво облокотившись на барную стойку, подскочила на месте:
– Привет, дорогая! Хорошо. Тост с джемом, да?
– Угу. Замедленная реакция, – заметила Эмили. – Я вынула хлеб из тостера пять минут назад.
– Пять минут! – фыркнула Мэдди. – Ты ведь только что пришла на кухню!
– Хм… нет. – Эмили схватила тост и для подтверждения своих слов быстро намазала его маслом. – Я пришла на кухню пять минут назад. А ты стояла и грезила наяву. Ну и конечно, не заметила меня. Мама, ты постоянно витаешь в облаках. Вечно думаешь о чем-то своем.
Мэдди достала из буфета джем, передала его дочери и, потянувшись за чайной ложкой, неуверенно начала:
– Эм…
Но Эмили, уже в наушниках, взяла тарелку с тостом, прошла к столу и уставилась в телефон.
Ну ладно, мысленно вздохнула Мэдди, вынимая из холодильника молоко, тебе в любом случае придется с ней поговорить.
«Эм, положи, пожалуйста, телефон. Мне нужно с тобой поговорить», – произнесла она, но не вслух, а опять же про себя. Она мысленно вернулась к неприятному разговору сама с собой. А какой вообще смысл идти в полицию? Эмили снова будет лгать и опять начнет угрожать, что уйдет из дому, если мать обратится в полицию. А затем наверняка предупредит Джерри. И тогда у него будет достаточно времени, чтобы приготовить объяснения, отмазки и алиби, а Эмили, верная себе, внушит матери, что та ведет себя безрассудно.
Глядя, как Эмили, повернувшись к ней спиной, что-то прокручивает на экране телефона и одновременно жует тост, Мэдди боролась с желанием пригладить эту гриву белокурых волос, поднять их повыше, зачесать набок, а затем крепко обнять дочь. Мэдди хотелось успокоить Эмили, сказать, что дочь не одна и они непременно все уладят, при всем при том отлично понимая, что это нереально. В последнее время Эмили всячески пыталась оторваться от родителей, а не сблизиться с ними. Именно этим объяснялись язвительность дочери, пререкания и стычки с матерью. Впрочем, Мэдди понимала, что все это вполне естественно и что Эмили, по-прежнему очень сильно привязанная к ней, пытается разорвать слишком прочные узы. В глубине души девочка наверняка отчаянно страшилась того момента, когда придется покинуть родительский дом и в одиночку отвечать на все вызовы большого мира. Таким образом, Эмили нуждалась в матери гораздо сильнее, чем сама себе хотела признаться.
Впрочем, Мэдди в любом случае предстояло оставить дочь. И тогда их останется лишь двое: Эмили и Дэн. Дэн будет вынужден еще больше работать, а Эмили придется сразу повзрослеть. Но только не так, только не так, только не так!
У Мэдди внезапно возникала пульсирующая боль в голове. С трудом дождавшись, когда Эмили уйдет в школу, Мэдди поднялась к себе в спальню, приняла таблетку от головной боли и снова легла в постель. Только на часок, сказала она себе. Ведь ей еще предстояла поездка в больницу на сеанс лучевой терапии. Она настояла на том, чтобы Дэн пошел на работу, заверив его, что сама отлично справится. Ведь ей в любом случае придется проходить эту процедуру каждый день в течение нескольких недель. А теперь, когда она узнала об Эмили, стало намного важнее хранить болезнь в секрете.
Мэдди вздохнула и попыталась расслабиться. И хотя ей было невыносимо больно думать о том, что может сотворить с ее дочерью Джерри – что он, возможно, уже сотворил, – приходилось просчитывать все вероятные исходы, и в данный момент она видела впереди лишь шумные ссоры, угрозы, хлопающие двери и растерянных полицейских, смущенно пожимающих плечами под истошные крики Эмили. Мама, я тебя умоляю! Это было просто объятие! Какого хрена ты это сделала?!
И даже если Эмили сломается и во всем признается, ситуация отнюдь не станет намного лучше. Прессе, конечно, не разрешат опубликовать ее имя, но на каждый роток не накинешь платок. Наверняка поползут слухи, они распространятся по школе, и родители, даже бо́льшие сплетники, чем их дети, начнут пересуды. И тогда Эмили станет той самой девочкой. До конца жизни Эмили всякий раз, как любой человек услышит ее имя или пройдет мимо на улице, это будет первой мыслью, которая придет ему в голову. Эмили не суждено с этим справиться. Ей никогда не позволят забыть.
Но если показания дочери помогут упрятать Джерри за решетку, то другого выхода просто не было. Мэдди взяла с прикроватного столика телефон. Подложив под спину две подушки, она с тяжело бьющимся сердцем щелкнула по иконке на экране, готовая набрать номер. И тут же остановилась. Интересно, сколько ему дадут? По словам Тейт, до четырнадцати лет. Но что это означает в действительности?
Под тревожный стук сердца Мэдди открыла браузер и, поискав адвокатские конторы в Лондоне, нашла на Уоррен-стрит фирму с хорошими отзывами, специализирующуюся на уголовном праве. После чего набрала номер администратора, сообщив, что хочет поговорить с кем-нибудь, кто может дать ей совет.
– Я сейчас вас соединю. Вы хотите посоветоваться по поводу себя, да? – спросила администратор.
– Нет. По поводу своего мужа, – ответила Мэдди. – Он попал в сложное положение. И
