И сейчас я отчетливо понимаю, как глупо с моей стороны было уйти, не проронив ни слова. Мэттью заслуживал разговора.

Каждый заслуживает разговора.

Клянусь помнить, что ссора может стать точкой невозврата и больше не предоставится возможности сказать «Прости» или «Люблю».

Помнить, что есть вероятность, что больше не прижмешься к груди любимого человека, не вдохнешь его мятный запах, въевшийся в ноздри, не ощутишь тепло, которое излучает его тело, не услышишь голос, пробирающий до мурашек.

Помнить, что жизнь непредсказуема и никогда нельзя угадать, не станут ли слова, сказанные в порыве злости, последними.

Клянусь любить его, пока смерть и в самом деле не разлучит нас.

– Родная, все обошлось, – продолжает поглаживать мои волосы Мэттью.

– Эй, шестьдесят девятый, что за сумасшедший сэйв! – кричит ему кто-то из проходящих фанатов, заставляя меня отстраниться от широкой груди своего любимого.

Мэттью усмехается и салютует молодому парнишке, а затем, когда он снова смотрит на меня, я провожу кончиками пальцев по его лицу. Он с нежностью смотрит на меня своими карими глазами и тянется к моим губам. Оставив на них невесомый поцелуй, Мэттью улыбается как мальчишка и шепчет:

– Ты – мой самый сумасшедший сэйв.

Глава 37

Imjakehill – by your side

Мэттью

Я всегда относился к смерти как к чему-то должному. Это просто произойдет рано или поздно. И все. Нужно принять, а не бояться. Жить вечно, как какой-нибудь Эдвард Каллен, я бы точно не хотел.

Но когда наш самолет ушел на третий круг, меня начало колотить изнутри. И боялся я не того, что умру молодым. А того, что больше никогда не смогу обнять Эмили. Не увижу взгляд ее малахитовых глаз. Не вдохну ванильный аромат ее волос.

Я испытал ужас, когда осознал это.

Последнее, что я сказал ей: «Держись от меня подальше». И я буду жалеть об этом до конца своих дней. Правда этот конец мог наступить в ближайшие минуты. Как шизик, я издевался над телефоном, пытаясь поймать сеть и набрать ее номер, чтобы сказать, что жалею о том, что брякнул это вместо того, чтобы просто обнять и сказать, что люблю ее.

А я ведь люблю.

До сумасшествия люблю.

Эмили – не просто главная заноза в моей заднице.

Эмили – мое настоящее. Мое будущее. Моя вечность.

Ради нее я купил сраную «Нутеллу» и починил замок на двери. Чтобы когда она вернулась, то поняла, что я всегда ее ждал. Что больше нет моей квартиры. Теперь она наша. Это наш дом. И черт побери, умереть, так и не сказав ей об этом, – это кретинизм высшего уровня.

Когда наш самолет все же приземлился, и я увидел ее… такую беззащитную… со слезами на глазах… я понял, что больше никогда и ни за что ее не отпущу.

Но мне все-таки пришлось с ней расстаться, чтобы добраться до дома. Эмили уехала из аэропорта на своей машине, я был вынужден ехать на клубном автобусе, а уже у дворца пересесть в «Гелендваген». Почистив лишь его лобовое стекло, я запрыгнул в салон и помчался к ней.

И вот я открываю дверь своей квартиры и вижу Эмили, ходящую из стороны в сторону. Я знал, что она приедет раньше меня, поэтому дал ей ключ-карту. Едва я переступаю порог, она тут же прыгает на меня, и я бросаю сумки на пол, чтобы подхватить ее под ягодицы.

– Всегда теперь будешь меня так встречать? – усмехаюсь я, ощущая витающий в воздухе аромат ванили. – Мы не виделись не больше часа.

Она ничего не говорит, просто продолжает крепко меня обнимать.

– Родная, я здесь, – шепчу я фразу, которую произносил уже сотню раз за последние пару часов. – Все позади.

– Я не отпущу тебя, – ровным голосом произносит она. – Никогда.

– Мне нужно отлить.

– Почему, когда я рядом, тебе всегда надо отлить?

– Булка, не знаю, как тебе сказать, но… люди писают. Вне зависимости от того, кто находится рядом.

Она усмехается мне в шею, и от ее горячего дыхания по ней пробегают мурашки.

– Дай мне еще минутку, – шепчет она, еще сильнее сжимая меня своими хрупкими руками.

Я придерживаю ладонями ее задницу, а носом зарываюсь в густые волосы. Она пахнет сладостью. И благодаря ей я знаю, как пахнет любовь.

Моя любовь.

Когда Эмили отстраняется, мне вдруг сразу же становится не по себе. Я смотрю в ее заплаканные глаза и хочу вновь ее обнять.

– Я со скоростью ветра, – шепчу я и целую ее в лоб.

Когда я выхожу из ванной комнаты, Эмили стоит в гостиной и смотрит в окно, за которым горит ярким светом ночной Манхэттен. Верхушки его высоток прячутся в густом тумане из-за крупинок снега, которые нескончаемым потоком сыплются с небес, и кажется, мы застряли в моей квартире надолго. Учитывая то аномальное количество осадков, которое должно будет выпасть за эту ночь, вряд ли входная дверь жилого комплекса вообще завтра откроется. Наверняка за ней уже огромный сугроб высотой с целый этаж. Но если честно, я и не собираюсь куда-то выходить отсюда.

Я хочу наверстать все, чего мы с Эмили были лишены целую неделю.

И я сейчас не только о сексе.

Хочу говорить с ней. О хоккее, о «Нутелле», о Райане Гослинге и даже о «Грязных танцах». И еще о куче разной фигни, которую она захочет мне рассказать.

Хочу держать ее в объятиях и слушать ее звонкий голос. Видеть, как она улыбается. Слышать, как смеется.

Хочу ее любить. Сегодня. Завтра. Через неделю.

Я не знаю, что со мной случится даже через минуту. Но я точно знаю, что эту минуту я хочу провести рядом с ней.

Эмили – все, чего я когда-либо хотел.

И она же – все, что мне нужно для счастья.

Как бы банально это ни звучало, Эмили и есть мое счастье.

И каким бы идиотом я ни был, в одном я уверен на сто процентов – это счастье я не потеряю ни за что на свете.

Я подхожу к ней и крепко обнимаю за талию, положив подбородок на ее макушку. Она кладет свою ладонь на мою и мягко поглаживает пальчиками, а затем протягивает мне кружку:

– Я заварила тебе горячий чай.

– Спасибо, – шепчу я и беру из ее рук кружку.

Отстраняюсь от нее, не прекращая обнимать одной рукой, и делаю глоток. Горячая жидкость тут же согревает меня изнутри. Но мысль, что Эмили заботится обо мне, согревает меня куда