Включая, как я понимаю, то, что он сказал о крике в то утро, когда исчезла Кэтрин. Поскольку я все еще был пьяна, я не совсем поняла, откуда исходил звук. Бун сделал вывод, что он шел с другой стороны озера, сославшись на эхо, в существовании которого я теперь не уверена.

Возможно, он лгал. Что крик шел не с той стороны озера, а с этой стороны.

Его сторона.

А это значит, что есть шанс, что Бун был тем, кто заставил Кэтрин кричать.

– Держись от меня подальше, – говорю я, когда Бун начинает приближаться. То, как он двигается – медленно, методично – пугает больше, чем если бы он засуетился. Я наблюдаю за ним, он большой и сильный, ему не потребуется никаких усилий, чтобы одолеть меня.

– Ты все неправильно поняла, – говорит он. – Я ничего не сделал Кэтрин.

Он продолжает идти ко мне, и я оглядываюсь в поисках ближайшего пути к отступлению. Прямо за мной французские окна, ведущие на крыльцо, все еще запертые. Я могла бы разблокировать их и выбежать на улицу, но это заняло бы драгоценные секунды, которых, я уверена, у меня нет.

Когда Бун оказывается почти в пределах досягаемости, я уклоняюсь в сторону и мчусь в самое сердце кухни. Хотя это и не побег, но, по крайней мере, это дает мне доступ к ножам, с помощью которых я могу защитить себя. Я беру один, – с самым большим лезвие из блока ножей на столе, – и выставляю его перед собой, защищаясь от Буна.

– Выйди из моего дома, – говорю я. – И никогда не возвращайся.

Рот Буна приоткрывается, как будто он собирается снова что-то отрицать или переключиться на угрозы. Очевидно, решив, что молчание – лучшая тактика, он закрывает рот, в знак поражения поднимает руки и уходит из дома, не сказав больше ни слова.

Я обхожу все двери, чтобы убедиться, что все они заперты. Входную дверь я закрываю через несколько минут после того, как Бун выходит через нее, а двери на крыльцо остаются запертыми со вчерашнего вечера. Остается еще одна – скрипучая синяя дверь в подвале.

Последнее место, куда я хочу пойти.

Я знаю, что там внизу нет ничего физически опасного. Там есть только мусорный бак, когда-то часто используемый, а теперь забытый. Я бы хотела избежать воспоминаний о дне, когда умер Лен. Нет ничего хорошего в том, чтобы заново пережить то утро. Но так как прошлой ночью Бун проник внутрь через подвальную дверь, мне нужно запереть ее, чтобы он больше этого не смог сделать.

Хотя сейчас самое утро, я уже выпиваю рюмку водки перед тем, как спуститься в подвал. Немного мужества никогда не повредит.

Но и не помогает. Это второе свойство водки.

Есть еще и третье.

Я чувствую себя намного лучше.

Спускаюсь по ступенькам в подвал. Я почти не колеблюсь на нижнем, задержавшись всего на секунду, прежде чем поставить обе ноги на бетонный пол. Но перед подвалом самая легкая часть. Здесь лежат счастливые воспоминания. Здесь мы играли в пинг-понг с отцом. С Марни во время рождественских каникул надевали коньки перед тем, как выйти на замерзшее озеро.

Плохие воспоминания позади, в прихожей. Входя в нее, я жалею, что не выпила четвертой рюмки водки.

Я бросаюсь к двери и дергаю ручку. Закрыто. Бун сделал то, что я проглядела вчера у Ройсов. Если бы Бун проник в дом Ройсов, а не я, то уж он не оставил бы после себя следов.

Зная, что синяя дверь тоже надежна, я поворачиваюсь к остальной части прихожей, лицом к стене, обшитой плоскими горизонтальными досками, окрашенными в серый цвет. Гвозди, удерживающие их на месте, видны, создавая деревенскую атмосферу, которая сейчас модная, но была просто утилитарной, когда дом был построен. На одной из досок не хватает двух гвоздей, из-за чего между ней и стеной имеется небольшой зазор. Это снова напоминает мне о том, какой дом старый и хрупкий, как легко проникнуть внутрь, даже если все двери заперты.

Пытаясь стряхнуть с себя эту мрачную, но честную оценку, я выбегаю из прихожей, через подвал и вверх по лестнице в столовую, где хватаю водку из винного шкафа и выпиваю еще одну рюмку. Как следует подкрепившись, я достаю из кармана телефон, чтобы позвонить Эли и рассказать ему обо всем, что произошло за последние несколько дней.

Он будет знать, что делать.

Но когда я проверяю свой телефон, я вижу, что Эли уже звонил мне, пока я спала. Голосовая почта короткая, милая и немного нервирующая.

«Только что закончил смотреть новости. Похоже, эта буря будет хуже, чем все думали. Выезжаю за припасами. Позвони мне в ближайшие полчаса, если тебе что-нибудь понадобится».

Это было три часа назад.

Я все равно пытаюсь перезвонить Эли. Когда звонок переходит прямо на голосовую почту, я вешаю трубку, не оставив сообщения, хватаю свой ноутбук и несу его в гостиную. Там я делаю то, что должна была сделать несколько дней назад: ищу в Интернете Буна Конрада.

Первое, что всплывает, это статья о смерти его жены, которую я и ожидала. Совершенно неожиданным является характер статьи, ясно выраженный в заголовке.

«Полицейский расследует смерть жены».

Я смотрю широко раскрытыми глазами на заголовок, начинаю нервничать. Становится только хуже, когда я читаю статью и узнаю, что сотрудники собственного отдела Буна заметили несоответствия в его рассказе о дне смерти его жены. Он сказал им – как и мне, – что она была еще жива, когда утром он ушел на работу. Что Бун не упомянул, так это то, какое время смерти установил судмедэксперт. Промежуток смерти женщины начинался за два часа до того, как Бун вышел из дома.

Но на этом подозрения не закончились. Выяснилось, что жена Буна – ее звали Мария – обратилась к адвокату по разводам за неделю до своей смерти. И хотя он клялся, что не знал, что Мария подумывала о разводе, у