слов, но сознание путалось и плыло. Иоши что-то ответил учителю, но она не расслышала, что именно. Тогда Акихиро-сэнсэй просто передал ей свиток через Каю с просьбой прочесть его позже. Киоко согласилась, но про себя решила, что старик совсем помешался на своей поэзии, раз даже сейчас, после всего, пытается заставить её читать стихи.

И всё же она попросила Каю отнести свиток в её комнату, не оставлять с прочими подарками. Акихиро-сэнсэй поклонился и ушёл. За ним сотни людей ожидали своей очереди.

* * *

Мэзэхиро стоял за правителями вместе со стражниками и наблюдал за происходящим с тихой радостью. Всё так, как и должно быть. Зря император Мару отменил свадьбу. Не сделай он этого – всё могло быть иначе.

Люди шли и шли. Иоши с благодарностью принимал подарки и даже вёл короткие беседы с особо значимыми гостями, а вот Киоко-химэ, – нет, теперь уже Киоко-хэика, – выглядела неважно. Он подозвал её служанку и тихо спросил:

– Похоже, императрице дурно. Может, ей нужен воздух?

– Я думаю, ей нужно домой, – возразила женщина. – Или в не столь людное место.

Мэзэхиро подумал несколько мгновений и кивнул.

– Пора начинать празднование. Пусть гостей ведут во дворец Вечной радости.

Она поклонилась, что-то сказала императрице, и та согласно кивнула. Среди слуг разлетелись новые поручения, и зал быстро опустел. Остались только молодые правители, стража, несколько слуг и сам Мэзэхиро. Он обошёл трон Иоши и встал перед сыном.

– Первейший, прежде чем вы отправитесь делить свой праздник с гостями, отдайте приказ, и я поведу отряд очищать провинцию Хонто от зла, – говорить так с ним было непривычно, но правила есть правила, и Мэзэхиро намерен их соблюдать. Теперь сын – его господин. И пока он будет служить империи – сёгун будет служить ему.

– Что значит очищать от зла? – Киоко-хэика сидела прямо. Когда толпа схлынула, ей явно стало легче.

– Киоко-хэика, – он поклонился ей, чтобы выказать своё почтение, хотя его покоробило столь грубое вмешательство. – Ёкаев, чьи стрелы стали смертью вашего отца и многих людей провинции и Иноси, чья стрела сегодня едва не помешала священной церемонии, следует наказать. Мы должны очистить Иноси. Их здесь немного, но они есть. Потом нужно изгнать их из провинции, чтобы обезопасить дворец. Необходимо расширить запретную для них территорию за пределы дворца.

– Убийцу не удержали стены дворца и запрет здесь, но вы полагаете, что его удержит запрет там? Мы лишим наших подданных домов. Можете ли вы доказать, что среди них есть враги?

Мэзэхиро собрал всю свою волю, чтобы не заскрипеть зубами от досады, и терпеливо пояснил:

– Мы обыскивали дома ёкаев в прошлом походе в поисках Кусанаги. Мы видели их стрелы. Они такие же.

– Разве отец не запретил вам обыск?

– Запретил, но позже изменил своё решение, – Мэзэхиро терял терпение.

В глазах Киоко-хэика блеснуло нечто, похожее на недоверие, но тут же подёрнулось пеленой усталости. Теперь заговорил Иоши:

– Делайте, что должны. Не убивайте, но очистите земли для людей. Если ёкаи виновны в происходящем – нам следует принять меры. Не будем с этим медлить.

Похоже, он сумел воспитать достойного сына. На императрицу Мэзэхиро больше не смотрел. Только поклонился императору и сказал:

– Я подготовлю приказы для даймё, областной охраны и самураев провинций. Им следует усилить защиту, – после чего зашагал к выходу.

Если она и хотела что-то ещё возразить, то упустила эту возможность.

* * *

– Моё слово не имеет значения? – Киоко смотрела на него холодно, отстранённо. Не было похоже, что она злится, скорее просто уточняет.

– Имеет, но, Киоко, – имя непривычно прокатилось по языку, теперь они равны, теперь она для него просто Киоко, – ёкаи нападают на людей, убивают. Они убили твоего отца. Разве ты не хочешь наказать виновных?

– Моего отца? Это был убийца. Ёкай, шиноби, самурай, торговец – какая разница? Нужно искать убийцу, а не гнать из Иноси – и тем более из провинции – всех, кого твой отец подозревает. И зачем ему даймё других областей?

Иоши старался не злиться. Напоминал себе, что Киоко ничего не смыслит в политике, а значит, нужно быть терпеливым. Она имеет такое же право на своё слово, как и он. Он просто всё спокойно объяснит.

– Киоко, послушай. Ёкаи уже нападали на нас однажды. Самая кровавая война была с ними. Люди проявили невероятное великодушие, позволив им остаться на острове, заключили перемирие, выделили земли…

– Пустые выжженные западные земли. Я знаю. Безграничное великодушие, – всё тот же бесцветный голос.

– Но в итоге они расселились по всей земле Шинджу!

– Всё ещё гонимые и ненавидимые здесь. Разве все они чудовища? Ответь себе, Иоши. Ты знаешь одного. Тот, что помогал мне, тот, что служит твоему отцу, тот, что верен Шинджу и принёс клятву империи. Разве он чудовище? Зло во плоти? Его ты тоже изгонишь?

Её голос не дрожал, а вопрос не требовал ответа. Она была уверена, что он этого не сделает. Она хотела убедить его, что не все ёкаи заслуживают такой участи, но этот сад давно зарос сорняками и требовал прополки. А Хотэку…

Хотэку был единственным ёкаем во дворце.

Хотэку был единственным, кто мог беспрепятственно войти к императору.

Хотэку был самураем – тем, кто любого может провести во дворец, показать все охраняемые места и все бреши в обороне, помочь просочиться и в хранилище даров, и в тронный зал, и в сад Божественных источников.

Он должен сказать Киоко. Только вот Киоко не поверит. Не станет, не захочет. Иоши встал перед выбором между долгом и любовью. Снова. Он коснулся шрама на скуле.

В то утро Иоши проснулся рано. Отец иногда обучал его по утрам – до того как он поступил в школу – и в этот раз велел сыну пробежать по территории дворца три круга, прежде чем они начнут. Иоши иногда хитрил и срезал круги. Это было нечестно, но мир ещё не был таким строгим и требовательным к шестилетнему сыну сёгуна.

Срезая второй круг и пробегая мимо дворца Лазурных покоев, Иоши заметил движение на балконе. Он остановился, притаился в кустах ярко-розовой азалии, чтобы остаться незамеченным, и присмотрелся.

На балконе стояла девочка в распахнутом кимоно, под которым был тонкий нагадзюбан. Рядом – мальчик постарше. «Наверное, Киоко-химэ и Хидэаки-дэнка», – подумал тогда Иоши. Только вот принцесса была совсем не такой, какой должна была быть. Девочки не могут так выглядеть. Её волосы были растрёпаны, её лицо светилось от чувств, а наряд совсем не походил на одежду, в которой можно показываться людям. Иоши не раз видел девочек, но ни разу – такую.

Он знал, что женится на Киоко-химэ, когда вырастет. Он представлял себе девочку, которая, как и другие, ходит на уроки к Акихиро-сэнсэю, – прилежную, послушную, опрятную, красивую и правильную. Иоши презирал саму идею женитьбы – зачем воину дома какая-то жена?

Только Киоко-химэ оказалась совсем не такой, как он представлял. Она не выглядела правильной. И это его покорило.

В тот день он не мог перестать о ней думать. В мыслях снова и снова возникал образ девочки на балконе, что смотрит на восходящее солнце, чьи волосы и одежды мягко треплет ветер и чьи глаза – необычайно голубые, каких ни у кого нет, – как будто светятся. И её улыбка… Он никогда не видел девочек с улыбками. А она улыбалась.

На беду Иоши, именно в тот день отец решил развивать его ловкость. Он учил уклоняться от летящих стрел – учебных, совершенно не острых, – но они то и дело попадали в броню. Никогда до этого Иоши не был таким рассеянным на занятиях. Отец был зол. Очень зол.

– Иоши, справа, – он пустил стрелу слева. Мальчик не заметил этого, отклонился влево и зачем-то пригнулся. В итоге стрела – учебная и совершенно не острая – рассекла ему скулу так, что лекарю пришлось зашивать рваную рану. Но это было потом. Сначала Иоши рассердился на себя и на Киоко-химэ, запретил себе впредь вспоминать о ней и настоял на том, чтобы продолжить