Беседа прошла лучше, чем она думала. Аими-сан ни слова не говорила о принуждении и долге, но очень много говорила о любви и красоте. То, как поэтично она рассказывала о том, что Киоко ожидает, дарило надежду, что её переживания напрасны. Так что к Кацу-сэнсэю Киоко шла в сопровождении Иоши, который ожидал её снаружи, обуреваемая смешанными чувствами: в сердце боролись стыд, страх и интерес, но пока никто не смог одержать победу в этом сражении.

Иоши заговорил с ней, когда они прошли полпути от дворца Памяти до здания школы.

– Я хотел попросить прощения, – сказал он. Киоко ждала продолжения, не понимая, за что он просит его извинить. – В тот день… Вы были кошкой, и я не знал, как поступить лучше, поэтому отнёс вас в покои. Кая позволила мне пройти… Я понимаю, что это против правил, поэтому…

Киоко не дала ему договорить.

– У нас всё против правил, Иоши, – она остановилась, чтобы посмотреть на него.

Почему-то, когда именно он заговаривал о правилах, которые сам же с рождения нарушал, предпочитая избегать её, внутри всё закипало.

– По правилам мы не должны были даже видеться с моих шестнадцати лет. Никто не должен меня видеть. По правилам после дня рождения я не должна была покидать дом, потому что именно так живут все придворные дамы. Мы ведь видим их лишь по особым случаям, таковы обычаи. По правилам ты должен был приходить к нам три дня, вести беседы с отцом, – её голос дрогнул, но она смогла взять себя в руки, – и слушать, как где-то там, за стенами и полотнами ткани, я играю на фуэ. По правилам мы должны были писать письма, хайку и танка всё то время, что знаем друг друга. То есть всю жизнь. По правилам ты должен был посылать подарки и цветы гораздо чаще, чем в большие праздники, и гораздо более красноречивые. У нас никогда ничего не было по правилам. Давай не будем начинать на них опираться.

Иоши молча выслушал её, а в конце только тихо ответил:

– Как скажете, госпожа, – и поклонился.

Вот и весь разговор. Они продолжили путь. Это было грубо, но у неё не осталось сил на соблюдение правил. Не с ним.

Они молча дошли до школы. Перед тем как войти, Киоко посмотрела на Иоши и хотела что-то сказать. Что-нибудь. Не обрывать эту недолгую встречу так. Они ведь сегодня соединят свои жизни, а он просто заботился о ней. Разве он заслужил такую грубость?

– Спасибо, Иоши, – она смотрела в его глаза цвета жареного каштана. Добрый, мягкий взгляд. Подумать только, когда-то она действительно считала его холодным и бесчувственным. – Ты позаботился обо мне лучшим образом, тебе не за что просить прощения. Я уже говорила, но повторю: я хочу простой искренности между нами. Без оглядки на условности. Надеюсь, сегодня я совсем перестану быть для тебя госпожой и стану любимой женщиной.

– Но вы для меня уже… – он подался вперёд, но остановился, не осмелившись коснуться.

– Вот об этом я и говорю. Мы никогда не жили по правилам, которые приносят удовольствия, но почему-то продолжаем следовать тем, что доставляют неудобства, – она позволила себе горькую улыбку. Настоящую. – Мне пора. Надеюсь, в этот раз в меня не станут целиться из лука.

– Не станут, – твёрдо сказал Иоши. Но больше ничего не добавил.

Кацу-сэнсэй сидел. Лука при нём не было, стрел тоже. Помещение устилали татами, но на них не лежало даже подушек. Вообще ничего. Завидев Киоко, учитель поднялся и глубоко поклонился.

– Киоко-химэ, приветствую на втором уроке, – он сел обратно. Ни извинений, ни слов утешения.

– Доброго утра, Кацу-сэнсэй. К своему стыду, я не поняла, что наш урок начался, и приняла вас за врага, – она села напротив.

– Я и был вашим врагом. Тот, кто нацелил на вас стрелу, не может быть другом. Но именно враги держат нас в готовности и не позволяют сдаваться.

– Значит, так вы обучаете?

– Я хотел, чтобы вы усвоили: враг бессилен, если он не знает, что он ваш враг. Война – это путь обмана.

– Но разве мы на войне?

– Лучший способ начать войну – выдать её за то, что призвано сотворить мир. Вы не заметите, когда война начнётся. Вы не поймёте, если не будете готовы увидеть истинную суть происходящего.

Несуразица. Даже слепой заметит войну. Трудно не заметить тысячи смертей, горящие города и воюющие армии.

Видимо, замешательство Киоко всё-таки отразилось на лице, потому что Кацу-сэнсэй пояснил:

– Война не всегда такая, какой нам её рисуют хранители памяти. Это не только большие сражения, не только осады и уничтожение городов. Всё начинается с малого – с замысла. Если кому-то нужна война – он не пойдёт сразу крушить врага. Если это хороший полководец – он сначала посеет в умах зёрна нужных размышлений, подождёт, когда они прорастут, и только затем начнёт действовать открыто. И даже тогда война останется путём обмана.

– Разве действовать открыто и идти путём обмана – не противоположные решения?

– Вовсе нет. Действовать открыто означает не таиться. А выворачивать правду можно при любом раскладе. Шиноби выбирают скрываться. Воины – лгать. Два разных пути.

– Но оба – пути обмана, – подвела итог Киоко. Она с трудом понимала, о чём толкует учитель, но старательно запоминала его слова. Акихиро-сэнсэй говорил, что иногда знания нужно просто заучить. Тогда, если придёт время действий, разум сможет принять верные решения, опираясь на эти знания. Опыт, конечно, лучше, но военный опыт Киоко получать не хотела, это она знала наверняка.

– Верно. Как много людей знают о вашем даре, Киоко-химэ?

Она задумалась. Наверное, весь дворец. А может, уже и все жители Шинджу. Такая новость наверняка быстро разошлась.

– Вот видите, – продолжал Кацу-сэнсэй, не дожидаясь ответа, – он мог бы стать преимуществом, если бы никто о нём не знал. Знают люди – знают и ёкаи. И если императора действительно убили они – они будут готовы к тому, что вы можете принимать чужой облик. В сражении вы их этим не удивите, как пытались удивить меня. Приём действенный, но лишь для тех, кто вас совсем не знает. То есть теперь совершенно бесполезный.

Она вздохнула. Урок становился занимательным. Киоко любила сложные задачи, в которые входили уравнения и фигуры Акихиро-сэнсэя и исторические неточности и пробелы, каждый из которых представлял собой увлекательную головоломку. Кажется, стратегия и есть сборник политических и военных задач. Если бы она знала её раньше, уроки истории стали бы для неё ещё привлекательнее.

– Что ещё мне нужно знать?

– Что вы поступили верно, когда сбежали.

– Верно? – это её действительно удивило.

– Вы оценили обстановку, поняли, что ваше преимущество не подействовало, и отступили. Так поступают воины. В заведомо проигрышный бой идут только безумцы. Я застал вас врасплох, но, если всё же вам доведётся решать, где, как и когда нападать на противника, сначала обдумайте условия победы и только затем ищите сражений.

Наконец Киоко поняла, что ей так нравится в этом учителе. Он говорил с ней как с остальными. Не как с принцессой, не как с девушкой, которой не стоит забивать голову мужскими глупостями. Он говорил просто, прямо. Не преувеличивал её значимость, но и не преуменьшал возможности. Учил её, что делать, если ей придётся сражаться, даже не обсуждая, насколько низка эта вероятность.

– Кацу-сэнсэй, не могу держать это в себе и вынуждена сознаться.

Он лишь слегка наклонил голову, давая понять, что слушает.

– Я глубоко сожалею, что мне не довелось посещать ваши уроки раньше.

* * *

Иоши готовили к свадьбе так, как готовят будущих императоров: множество слуг – не только семьи Сато, но и из дворца Лазурных покоев – стеклись к нему, чтобы привести его в надлежащий вид. Три человека отмывали его так, что кожа раскраснелась и саднила. На него надели двенадцать слоёв одежды – на манер женских нарядов – по числу жемчужин в Рюгу-Дзё. Ему не позволили надеть доспехи, даже парадные. Так женятся самураи, но не будущие правители. И конечно, ему не позволили взять даже сёто, поэтому он спрятал в рукаве танто – на всякий случай.