Шрифт:
Закладка:
Однако, конечно, Феррари не мог посоветовать – а «Альфа-Ромео» не могла с этим согласиться – отказаться от участия во всех международных гонках сезона, предшествующего дебюту нового болида Яно. Поэтому в попытке минимизировать ущерб Феррари отправил в середине июня на «Гонку Айфель» всего две машины – две «12C», вверив их Нуволари и все более перспективному Фарине.
На «Нюрбургринге» все прошло лучше, чем в Триполи, хотя обе «Альфа-Ромео» так и не смогли побороться за победу. В день третьей подряд победы Бернда Роземайера Нуволари занял пятое место, с четырьмя немецкими автомобилями перед ним и четырьмя позади него. На следующей неделе Тацио в очередной раз легко выиграл в итальянской гонке без реальной конкуренции, в Милане, и собрался отправиться вместе с Фариной в Нью-Йорк, где Феррари запланировал защитить победу, одержанную в предыдущем октябре, на «Кубке Вандербильта». Однако защита осталась только на бумаге.
В отличие от предыдущего года, на этот раз «Ауто Унион» и «Мерседес» отправили по две машины. Мантуанец, сев на «8C» Фарины после того, как его «12C» пришлось снять с гонки, сумел сталь лишь пятым в итоговом зачете. Но его мысли были далеко. По прибытии в Нью-Йорк его ждала телеграмма – его жена Каролина извещала о смерти сына, которому в середине апреля, казалось, было лучше, но он все же ушел из жизни: «Джорджо перестал страдать. Его душа вернулась к Богу. Мы все с тобой и с ним».
Находясь по ту сторону океана, Феррари сделал все возможное, чтобы облегчить боль семьи Нуволари. После того как он отправил своему другу слова поддержки по телеграфу – «Я как брат рядом с тобой в этой большой скорби», – Энцо полностью посвятил себя поддержке Каролины и Альберто Нуволари, младшего брата Джорджо, как он не раз делал это и в прошлом с семьями его друзей, погибших в гонках.
Чутко, как мало кто мог предположить, ощущая боль, Энцо сделал все возможное, чтобы компенсировать отсутствие своего лучшего пилота дома в такое ужасное время. В день похорон он был в Мантуе. Он оставался с умершим первенцем Нуволари в доме, проводил его в церковь и разлучило их только кладбище.
«Мы проводили твоего Джорджо», – просто и сочувственно телеграфировал он Тацио той ночью. И добавил слова утешения: «Твоя мама, его мама мужественно и смиренно перенесли эту большую утрату».
Этой особой смесью теплоты и сдержанного чувства Феррари много раз утешал жен и детей, потерявших отцов. Теперь ему впервые пришлось утешать родителей, потерявших ребенка. Тогда он не мог даже представить, но вскоре – слишком скоро – ему придется испытать на себе всю силу боли Каролины и Тацио Нуволари тех и последующих дней.
Летучий мантуанец вернулся за руль 25 июля в Гран-при Германии, на «Нюрбургринге», где летучими оказались только немецкие болиды. «12C» Тацио финишировала на четвертом, почетном месте, и Нуволари удостоился овации со стороны всегда увлеченной спортом немецкой публики, не забывшей его подвиг двухлетней давности и, вероятно, желавшей выразить ему свою поддержку в это время, когда Тацио переживал сильную личную боль.
Тем временем в Портелло все усилия были сосредоточены на новом автомобиле Яно с трубчатой рамой. 3 августа первый образец наконец был готов для полевых испытаний. Их результаты полного удовлетворения не дали. Яно отлично понимал, что над машиной еще нужно было работать. Но единственным настоящим его союзником, похоже, оставался Энцо Феррари – в мире, где правила теперь диктовали государственные manager, не имеющие опыта в гонках, людей из мира гонок слушали все меньше. И, как будто этого было мало, они пропитали гонки политикой – настоящей политикой.
На 15 августа в Пескаре был запланирован «Кубок Ачербо», и министр Ачербо лично взял в руки перо и бумагу и попросил Нуволари во имя старой дружбы потребовать от руководства «Альфа-Ромео» представить новые «12C» в его гонке. Естественное и обоснованное возражение Яно и Феррари легко отмели, и первые две машины «12C» 1937 года были отправлены в Пескару для участия в тринадцатой гонке Абруццо.
Руководство Портелло открыто пренебрегло мнением Феррари. Но на этом сюрпризы для него еще не закончились. Новые машины предоставили не «Скудерии Феррари», а напрямую гоночному подразделению «Альфа-Ромео» – компания возвращалась в гонки после пятилетнего перерыва.
Хрупкое равновесие внутри «Альфа-Ромео» было разрушено. Гоббато теперь играл в открытую. Феррари, в начале года потерявший свое прежнее влияние, теперь стал королем без короны. Невзирая на договоренности по контракту, «Альфа-Ромео», имея в своих руках 80 % акций, делала со «Скудерией Феррари» и самим Феррари все, что хотела. Впервые за восемь лет Энцо Феррари не был центральной фигурой в гоночной программе «Альфа-Ромео» – завода, с которым он связывал свою профессиональную карьеру с 1920 года.
В то же время, чтобы усилить напряжение и подпитать неопределенность, Нуволари вышел на старт Гран-при Швейцарии на автомобиле «Ауто Унион». Шаг мантуанца, имевшего контракт со «Скудерией Феррари» и отдельный контракт с «Альфа-Ромео», но посчитавшего себя в полном праве выступать за третью организацию, застал врасплох руководство миланского завода и поразил итальянскую общественность. Но это стало отражением той парадоксальной ситуации, причины которой крылись в Милане, где на директора гоночного подразделения давно смотрели как на жертвенного агнца, а спортивный директор, пришедший из Модены, стал тяжким бременем, и его стоило задвинуть в самый дальний угол.
И когда Гран-при Италии, который, что было необычно, проходил в Ливорно 12 сентября, стал еще одной неудачей сезона, сначала полетела голова Витторио Яно – его уволили 28 сентября. Второй была голова Феррари. Хотя он ушел менее эффектно, постепенно.
Феррари быстро понял, что если он хочет спасти себя и свою мечту, у него есть только один путь – зацепиться за Нуволари. После болезненного перехода в «Ауто Унион» Тацио вернулся в строй и завершил сезон-1937 за рулем «Альфа-Ромео», принадлежащей Скудерии. Но его дальнейшее пребывание в «Альфа-Ромео» было далеко не само собой разумеющимся. Феррари понимал, что присутствие Нуволари делало его собственное присутствие в Портелло если не необходимым, то по крайней мере значимым: после увольнения Яно он остался единственным, кого Нуволари уважал. От будущего Нуволари, в сущности, зависело его собственное будущее или, по крайней мере, его позиции в «Альфа-Ромео».
Поэтому он стремился поговорить