стал ясен абсурд происходившего, когда все люди, стар и млад, столь долгое время боялись этого наводившего ужас невзрачного человечка, разъезжавшего на крошечном муле в сопровождении двух мрачных помощников. Люди удивлялись тому, как вообще все это стало возможным. Однако возникает вопрос, интересный не только с современной точки зрения, но который проливает свет на некоторые черты инквизиции позднего Средневековья, ускользающие от нашего внимания и которые могут быть поняты только в контексте массовых психозов. Зачастую, когда народные массы, побуждаемые религиозным рвением, стремились «очистить» себя от «греховной нечистоты», истерическое благочестие смешивалось со страхом перед всем чужеродным и адом. Этими страхами и предрассудками и воспользовалась инквизиция. Аристократия и епископат были настроены враждебно к инквизиторам и в некоторых странах продолжали оказывать им сопротивление на протяжении столетий, так как инквизиция покушалась на их правовое положение и иногда выступала как законодательная власть. Такая оппозиция существовала в Германии в XIII в. и в Испании в XV–XVI вв. Конрад начал свою карьеру в Германии с проповеди крестового похода в 1214 г. Он был страстным и искусным оратором, одновременно поддерживая религиозную истерию в народе и разжигая свои костры веры. Как это случалось с демагогами более позднего времени, в итоге он отравился собственным ядом; уверовав в свое господство над умами простых людей, зараженный алчностью, ненавистью и завистью толпы, всегда готовой выплеснуть свое недовольство властью, Конрад попал под влияние того самого народа, вождем которого он намеревался стать. Ведущий стал ведомым и впал в искушение. В каждом городе, замке и монастыре были свои недовольные; были люди, готовые свести счеты. Конрад действовал в Германии как катализатор. Его глубоко невротическая натура провоцировала, в свою очередь, психозы в народной массе и у отдельных личностей, сообщая им разрушительную силу.

Конрад был похоронен в Марбурге в новом кафедральном соборе, поблизости от гробницы святой Елизаветы. Это был первый в Германии собор, построенный в готическом стиле, ставший его великолепным образчиком. В Южной Франции готический стиль только еще зарождался после ее завоевания.

В Южной Франции, несмотря на суровые репрессивные меры, прежние традиции продолжали существовать, хотя и под спудом. Списки обвиненных инквизицией содержат имена дворян, клириков, монахов, епископальных служителей, юристов, врачей и купцов, а также отдельных чиновников, приехавших с Севера бороться с ересью, но принявших сторону катаров. В Альби, Корде и Лиму всегда были группы еретиков с разной степенью влияния. В Каркассоне в 1280 и 1291 гг. были совершены две удачные попытки нападения на архивы инквизиции. Движение катаров вспыхнуло снова после 1295 г., когда провансальцы, бежавшие в Комо, попытались отвоевать свою родину. Около 1310 г. это движение подавила инквизиция. Однако «красный Юг» (как его позднее назвали) продолжал волноваться; вскоре он стал убежищем преследуемых «левых» францисканцев, иоахимитов и еретической секты фратичелли. Здесь и в Каталонии эти беженцы формировали свою особую интеллектуальную и духовную среду.

Однако в XIII–XIV вв. движение катаров все больше уходит в Италию. Есть много общего между окситанским языком и фриульским языком и между лигурийским и сицилийскими диалектами. Некоторые современные филологи приписывают эту схожесть влиянию катаров, которые, придя в Италию, уходили все дальше и дальше на юг. Существовали хорошо организованные тайные маршруты, благодаря которым «совершенные» имели возможность бежать из Франции и Германии во все области Италии. Безопасность самих путей и беглецов обеспечивала подпольная сеть посредников и проводников, которые могли провести своих клиентов дикими и безлюдными тропами. Наиболее безопасными убежищами были богатые процветающие города, которые часто конфликтовали со своими епископами и кафедральными капитулами. В городах еретики находили пристанище у зажиточных горожан и даже у аристократов. У катаров были могущественные покровители во Флоренции – семейства Кавальканти, Барони, Пульчи и Чиприани; в Риме для них были открыты двери дома сенатора Бранкалеоне. Часто катары находили заступников в лице знати, поддерживавшей Гибеллинов; среди них был князь Эццелино III да Романо и Уберто Паллавичини. Италия была единственным местом, где катары пережили гонения XIII в. После 1300 г. итальянские катары бежали на Сицилию, под покровительство короля Федериго III Арагонского (1296–1337). Не позднее как в 1412 г. останки пятнадцати катаров были эксгумированы и сожжены в Кьери близ Турина; столь велик был страх властей, что яд этой «чумы» мог распространиться даже из могилы и заразить здоровый итальянский народ.

Некоторые из наиболее энергичных итальянских инквизиторов начинали свой путь как убежденные катары. Например, был известный Райнир Саккони и его коллега святой Петр Мученик, умерщвленный катарами. Петр был доминиканцем; многие его враги, включая францисканцев, замышляли убить его. Его убийца по имени Карино встретил свою благочестивую кончину в доминиканском приорате в Форли, во главе которого стоял брат его жертвы. Этот эпизод иллюстрирует сложность средневековых взаимоотношений, насколько были переплетены судьбы врагов и друзей.

Эти сложные ситуации могли разрешаться по-разному. Во второй половине XIII в. некий Арманно Пунджилупо почитался святым в кафедральном соборе Феррары, где он был похоронен и в его честь был устроен алтарь. Подготовка к его беатификации завершилась в 1300 г. И тут только инквизиция выяснила, что «святой» был еретиком. Все его иконы были уничтожены, а алтарь и останки преданы сожжению.

Церковные источники даже в XII в. переполнены жалобами на «лицемерие» катаров, их способности ловко скрывать свои взгляды. Народ, как утверждали, принимал катаров за святых; у них был такой благочестивый внешний вид вполне благонамеренного человека, что они могли повлиять на любого своим учением, врожденной учтивостью и благотворительностью. Никодемизм – так это явление начали называть впоследствии – вскоре стал большим искусством в Италии. Никодемиты скрупулезно следовали внешним правилам истинной веры, в то время как содержание ее выхолащивалось и ее место занимало новое верование и новый дух. Поэзия нового стиля – dolce stil nuovo — и куртуазной любви пропитана духом никодемизма, как и само творчество Данте.

Один французский клирик писал в 1215 г., что Милан остается основным оплотом еретичества. Папа Иннокентий III угрожал городу, что его участь ничем не будет отличаться от участи, что постигла альбигойцев. Его благочестивое намерение не могло быть реализовано в полной мере, поскольку в самой Италии папство явно ослабело. Наиболее острое оружие пап – интердикт и отлучение, столь часто используемое в борьбе с городами и городскими республиками, вскоре притупилось. В XIII–XIV вв. в таких больших городах, как Милан и Флоренция, годами оставались под церковным запретом службы и совершение таинств, чем пользовались «еретики», заполняя вакуум. Даже такой признанный еретик, как Отто Висконти, некоторое время продолжал быть архиепископом Милана. Вряд ли был хотя бы один диоцез, епископ которого не выступал бы против папы. Иннокентий III остро осознавал все более ухудшавшуюся ситуацию в среде духовенства.