* * *

– Что-то долго вы…

Я вздрогнула, услышав рядом голос Степана Егоровича: никак не думала, что все это время, пока я говорила с Марго, он дожидался меня на улице. Не собирается же он везти меня на Пречистенку в полицейской карете?

Я взволнованно огляделась по сторонам, боясь увидеть знакомое лицо, а потом спросила:

– В чем дело, разве мы не обо всем договорились?

– Не обо всем, – в голосе Кошкина чувствовалось недовольство, – есть еще кое-что, и я не хотел говорить при господине Ильицком. Извольте я подвезу вас до Театрального проезда, заодно и поговорим.

Один из полицейских распахнул передо мной дверцу кареты, а Кошкин подал руку, не оставляя выбора. Пришлось сесть.

– Я вас слушаю, – устраиваясь на сиденье, сказала я.

– Речь о Якимове, – начал Кошкин. – Вам не показалось, что Евгений Иванович судит о нем несколько предвзято? Так, будто у него и сомнений нет в его виновности.

– Должно быть, у него есть для этого причины. А вас разве не насторожило, что профессор математики встречается с некими подозрительными людьми…

– Об этом, напомню, мы знаем лишь со слов Евгения Ивановича! – заметил Кошкин и многозначительно посмотрел мне в глаза.

Я понимала, разумеется, к чему он клонит. Но, право, не думала, что разногласия между Ильицким и Кошкиным столь велики.

– У меня нет причин не верить Евгению Ивановичу, – негромко, но твердо ответила я. – Вы слышали, должно быть, что с недавнего времени мы помолвлены?

– Слышал! – отозвался Кошкин и недовольства своего уже и не пытался скрыть.

Я прямо-таки кожей почувствовала, как стало Кошкину тесно в рамках благовоспитанного господина, коего он изображал – должно быть, он едва сдерживался, чтобы не объяснить мне сейчас в нескольких простых, но емких выражениях, что жениха я выбрала себе неподходящего.

Но Кошкин, я думаю, отлично понимал, что это не его дело. К тому же у него были рамки. Потому он, запнувшись, продолжил уже совершенно другим тоном:

– Но речь даже не об этом, речь о Якимове… возможно, вы и правы, что, помимо научной деятельности, он работает на правительство. Вот только едва ли на английское правительство или на какое-то другое, иностранное.

Кошкин произнес это очень негромко и по-прежнему глядя мне в глаза.

– Вы хотите сказать?…

– Я ничего не знаю наверняка, – опередил меня он, – но когда я по вашей просьбе собирал информацию о Якимове, мне давали ее крайне неохотно и, как видите, все равно сказали немного.

– Платон Алексеевич обязательно дал бы мне знать, если бы отправил еще кого-то в Москву из своих людей, – с сомнением сказала я.

А Кошкин кивнул:

– Я тоже так думаю. И прихожу к выводу, что Якимов не является подчиненным графа Шувалова. В Генштабе несколько ведомств, и они вполне могут работать параллельно – не только не помогая, но даже и мешая порой друг другу. Словом, у меня сложилось впечатление, что в Генштабе крайне не заинтересованы, чтобы мы трогали Якимова. И я, между прочим, пытался вам об этом намекнуть! Не раз! Есть фигуры гораздо более перспективные, чем Якимов.

– Вы о Полесове? – поморщилась я. – Вы всерьез его считаете британским агентом?

– Агентом не агентом, но слежка за Полесовым кое-что дала.

– И что же? – я насторожилась.

– Во-первых, он действительно регулярно тренируется в стрельбе – как выяснилось, в клубе, который он посещает практически каждый день, есть тир. Так что это объясняет и его отменную стрельбу, и порох на одежде.

– А во-вторых? – поторопила я, ибо в то, что Полесов и правда примерный семьянин, мне верилось с трудом.

– Есть и «во-вторых», – недовольное лицо Кошкина на миг просветлело, и в глазах его теперь резвились знакомые мне огоньки азарта. – Женой владельца тира оказалась весьма… колоритная дамочка, с которой у Полесова, так сказать, любовная связь. Ей и в голову не пришло скрывать это от наших людей. И рассказала она про Георгия Павловича много интересного. К примеру, то, что он невероятно щедр: каждую неделю буквально дарит ей то сережки, то брошку, то еще что-нибудь. А служит господин Полесов, напомню, простым судебным чиновником. Откуда у него такие деньги?

– Насколько я знаю, господин Курбатов часто одалживает Полесову суммы…

– Это и есть вторая часть интересного рассказа: по словам любовницы Полесова, тот однажды хвастал, что «граф у него на коротком поводке» – по собственному его выражению. Мол, Полесов у него что угодно просить может, и граф ему никогда не откажет.

– Так, может быть, всего лишь хвастал? – усомнилась я.

– Может быть. Но есть и еще кое-что. Помните, вы просили меня выяснить, откуда Катерина узнала о вакантном месте няни? Так вот, я разыскал ее двоюродную тетку, у которой та жила, когда ее мать скончалась. По ее словам, Катя и не искала работу вовсе. А ей тогда пятнадцать было – в простых семьях это, знаете ли, уже возраст. Так вот, работать Катя особенно не рвалась, а тетка ее не принуждала, хотя у нее своих детей трое было – мал мала меньше. Но Катерину жалела – мол, и так сиротка, Богом обиженная. Так бы, возможно, свидетельница наша и сидела на шее у тетушки, если бы не пришло ей однажды письмо от Елены Сергеевны Полесовой: «так и так, не изволите ли занять место няни при наших детишках». Родственница Катерины сама это письмо видела и очень удивилась тогда, что Катя, оказывается, работу все же искала.

Закончив, Кошкин выжидающе смотрел на меня. Я догадывалась, что хочет он сказать, что Елена Сергеевна, а скорее ее муж, сами разыскали зачем-то Катю.

– Я понимаю вас, Степан Егорович, – кивнула я, – но, возможно, Катя и правда искала работу.

– Боюсь, слишком хорошего вы мнения об этой девице… – нахмурился Кошкин.

Я не дослушала его, поскольку моим вниманием завладел в этот момент крытый экипаж, обогнавший нас с огромной скоростью и умчавшийся вперед.

Мы как раз выехали уже на Театральный проезд, и я, разумеется, каждую секунду помнила, что в прошлый раз на нас напали недалеко от этого места – наверное, именно поэтому мне стало очень тревожно.

– Это всего лишь полицейская карета… – пробормотал Кошкин, тоже высунувшись в окно, однако лицо его было очень напряженным.

Вместе мы проследили, как карета сворачивает с Театрального в Третьяковский проезд, а после почти одновременно перевели взгляды на куполообразную крышу «Славянского базара», виднеющуюся поверх уличной застройки, – до гостиницы отсюда было саженей сто[51], не больше.

Мне стало еще