женщине оказалось схожим: «жена да повинуется мужу своему как господу» — это у «янгуйцзы»; жена должна быть «простым отголоском» мужа: «если я выйду замуж за ястреба, я должна лететь за ним; если выйду замуж за волка, я должна следовать за ним, куда он побежит; если я выйду замуж за комок земли, я должна сидеть подле него и оберегать его» — так в Поднебесной. Однако ни христианские заповеди, ни конфуцианские каноны не имели власти над строптивой дочерью Чарлза Суна.

Обряд бракосочетания состоялся. Сначала, как потребовал «папаша Чарли», — христианский, а после церкви, по настоянию Чана — традиционный китайский. Вечером того же дня в самом большом зале Шанхая собрались более тысячи приглашенных: деятели гоминьдана, члены правительства, генералитет, финансовые, промышленные и иные тузы. Огромный зал ресторана был украшен цветами. На столах среди обильных и изысканных яств возвышались серебряные вазы с гранатами и огурцами, символами многодетности, колосья риса, сулившие мир и спокойствие, стебли лотоса и даже аквариумы с золотыми рыбками, что должно было гарантировать семье, полное благополучие. Рядом с Чаном восседала, высокомерно оглядывая зал, красивая и холодная, по-европейски одетая новая его жена. Если он и испытывал к ней какое-то чувство, то только неприязнь. Напрасны эти богатые зернами-семенами огурцы и гранаты в вазах: у него больше не будет детей; вряд ли принесут мир и спокойствие их дому и всей стране колосья риса; зато золотые рыбки в аквариумах в самый раз: семейство Сунов гарантирует осуществление его замыслов. Он одинок. Эта женщина не развеет его одиночества. Но она, как счет в банке, обеспечит его платежеспособность. А власть стоит дорого. Сейчас он чувствует себя как рыба в воде. И все же не следует забывать древнее китайское изречение: «Бывает, что и рыба тонет…»

Шанхайский переворот, интриги против своих же генералов, женитьба на Мэйлин, тайные переговоры с англичанами — все это ходы в его большой игре.

Как и нынешняя поездка в Японию…

Отнюдь не для того, чтобы потешить самолюбие встречей на равных бывшего кадета с бывшим начальником училища, пригласил Чан Кайши на обед отставного генерала Наогака. Он знал, что у отставника обширнейшие связи в военных и политических кругах Токио: почти все руководители армии, флота, военной промышленности — питомцы училища. И теперь, за столом, тесно уставленным фарфоровыми и серебряными посудинами с кушаньями, подливая в бокал гостя подогретое саке и делая вид, что состязается с генералом в количестве выпитого, он потягивал фруктовый сок и подводил Наогака к цели встречи.

— В Пекине — распри, политические интриги… Я, как солдат, свое дело сделал: добыл победу. Теперь пусть политики выторговывают соглашения, — с бравадой истинного военного, презирающего чиновников, доверительно излагал Чан. — К тому же замучила люмбаго, хочу погреть поясницу на ваших прославленных серных источниках.

— Солдатская болезнь, — отозвался генерал. — Тоже страдаю ею… — Он начал дотошно рассказывать о самочувствии.

Чан дал старику выговориться и без спешки перевел беседу на нужные рельсы:

— Редко выпадают у нас, солдат, дни, свободные от обязанностей по службе… Вы не можете представить, генерал, как часто я вспоминал время, проведенное в вашем училище, и как настойчиво я сам учил моих подчиненных тому, что познал в его стенах. «Бусидо» стало принципом моей жизни. — Речи, сладостные для уха самурая. — Теперь, вновь оказавшись в вашей благословенной стране, я хотел бы по-простому, по-солдатски выразить свои чувства столь же достойным, как вы, сынам Ямато, перед которыми испытываю истинное восхищение.

— Охотно представлю вас моим друзьям, — засопел, втягивая воздух в легкие, соловеющий генерал. — Представлю самым достойным!

Он начал перебирать имена своих военных друзей — и сам сделал выбор:

— О! Я познакомлю вас с бароном Танака. С Гиити мы друзья еще с русской войны и вместе участвовали в последней, сибирской кампании на континенте. Кстати, он тоже выпускник нашей школы и тоже страдает люмбаго. Вам будет о чем поговорить.

Весьма удачно!.. Именно свидание с бароном-генералом, лидером партии сэйюкай, премьер-министром Японии, успешнее всего может способствовать замыслу Чана. Возглавляемая бароном сэйюкай — партия крупных помещиков — пользуется поддержкой придворных кругов, аристократии, офицерства и «новых дзайбацу» — военных концернов. Сам же Танака выступает за поощрение «национального духа», иными словами — за твердую политику внутри страны и вовне. Кто, как не премьер-министр, определяет ныне курс островной империи?..

— Буду горячо признателен, если прославленный барон окажет мне столь высокую честь. Одна лишь мысль о возможности быть представленным человеку, всегда вызывавшему у меня глубокое восхищение, переполняет сердце несказанной радостью!..

Через день в «Императорский отель» был доставлен пакет, украшенный баронским гербом: Гиити Танака в изысканных выражениях приглашал высокого китайского гостя к себе на ужин. Машина будет подана к отелю в шесть вечера.

Вилла барона — его собственный особняк, а не официальная резиденция премьер-министра — находилась в живописном саду у залива. Сам барон принял гостей в темном-клетчатом кимоно, а не в мундире, также подчеркивая этим, что встреча их носит частный характер, ни к чему не обязывающий. Стол был накрыт в чайном домике, стоявшем на сваях над самой водой. В центре помещения, в старинной жаровне тлели угли. Ниши стен украшали вазы с цветами, висели картины и свитки с изречениями.

Оставив обувь у порога, они уселись на плоских подушечках за низким столом. Закат окрашивал морскую гладь в палевые тона. Шум многомиллионного Токио и Йокогамского порта сюда, в распахнутое окно, долетал лишь как рокот моря.

Чан Кайши, разглядывая убранство комнаты, про себя отметил, что в его дворце ковры дороже, да и вообще китайские иероглифы красивее и рисунки на шелке утонченнее.

После получасового церемониала чаепития, выдворив слуг, а заодно посоветовав подышать прохладным воздухом и другу-отставнику, барон показал, что знает, с кем имеет дело, и не желает терять времени понапрасну:

— Весьма рад нашему знакомству, генерал, а также возможности откровенно побеседовать с глазу на глаз. Вы склонны ответить такой же откровенностью?

Чан, сложив ладони на груди, низко поклонился.

— Превосходно. Я питаю глубокое сочувствие к новым силам в Китае, выражающим трезвое самосознание китайского народа, и всегда буду готов оказать моральную поддержку осуществлению его национальных стремлений. В то же время, дабы не возникло никакой неясности, выскажу свое мнение о приемлемых взаимоотношениях между нашими дружественными государствами в будущем.

И четко, как на плацу, отчеканил «свое мнение»: правительство императора Иосихито не заботит внутреннее устройство Китайской республики, тем более, что ныне, по складывающемуся в Японии убеждению, особой разницы между Югом и Севером нет, поскольку они преследуют одну цель: устранение влияния Советской России извне и уничтожение коммунистов внутри страны. Однако жизненные интересы империи должны неукоснительно соблюдаться обеими противостоящими