Оборвал струнный перебор:

— Эх, скучная житуха… — предложил Алексею: — В картишки перебросимся?

— Не знаю… — отозвался Арефьев.

Борис снова склонил голову на бок:

Жених ее — шкет не фартовый,

Не шпана с Обводки шальной.

Жених — вагоновожатый

С маршрута номер восьмой!..

— Давай на интерес, хоть в дурака.

— В дурака можно, — осторожно согласился Алексей.

Сосед достал замусоленные карты. Сдал.

В первый раз Арефьев выиграл. Повезло и во второй.

— А хошь — на деньги? Ставить два гривенника, выиграешь, получишь полтинник.

Предложение было заманчивым.

— Давай… Попробую.

Выиграл рубль. Повеселел.

— Дурак — что за игра? Как кота тянуть за хвост. Скучища… Хошь, обучу горячей игре? В очко. Двадцать одно. На интерес.

Алексей не возражал. Игра оказалась совсем легкой, только успевай считать. И снова напарник посулил:

— Попробуем на монету? За твой полтинник ставлю целковый.

«Чего не попробовать? Рубль-то уже выиграл. Лишние не валяются…»

Снова везло, да еще как: несколько минут, а в кулаке уже червонец, почитай, задарма!.. Арефьев воодушевился:

— А когда я рупь поставлю?

— Раздеть меня хочешь, по миру голым пустить? — заколебался Бережной. — А! Была, не была, ставлю трояк! Только уговор: играем не меньше десяти конов. Заметано?

Чего отказываться, когда привалило счастье?.. Но не успел Алексей опомниться, как червонец растаял в его руке, только горстка медяков осталась.

— Давай еще!

— Как хошь. Только теперь на равных, обучил на свою голову. На десять конов?

Он перетасовал и начал сдавать карты.

К последнему кону весь заветный арефьевский узелок из-под матраца оказался выпотрошенным.

— Мерси, — небрежно сгреб бумажки Бережной и снова потянулся к гитаре. — Скукота… Мерзавчик бы зараз, стаканчики граненые…

Повел по струнам:

Сухой бы я корочкой пита-алась,

Холодну водичку б пила…

— У тебя в тумбе шамовка, сальце?.. Могу сыграть на сальце.

Алексей распрощался и с домашним запасом. Борис же, со смаком отгрызая Нюткину колбасу, одобрил:

— Живет деревня! У нас в Питере чайная колбаса — ешь осторожно, гляди, чтоб не залаяла и не укусила. Эх, лапоть, как ты сюда попал?

— Сам напросился, — мрачно ответил Алексей. Смерть как жалко было ему и денег, и съестного.

— И я напросился. Чтоб подальше, от фараонов… — неопределенно сказал сосед. — Думал, на флоте фартовая жизнь. Смерили, взвесили, закантовали… Напрасные радужные надежды. Тут нашивочки не нахватаешь, осечка.

Еще побренчал — и неожиданно подытожил:

— Но и здеся жить можно.

«Тебе-то можно!.. — с сердцем подумал Арефьев. — Такой фармазон нигде не пропадет…»

Набив брюхо колбасой, салом и последними ладышскими кокорками, Бережной растянулся на койке:

— Эх, на гражданку бы!.. Вот ты, деревня, как культурно проводил свою жизнь? Хороводы водил, ручейки с переплясом? Или в политфанты в красной избе играл?

Алексей промолчал. Представил: об эту пору уже начались вечерами в Ладышах посидки: девчата сняли у кого-нибудь избу, наверное, у бобылки Васихи… Натащили из домов, украдкой от матерей, ржи да пшена, пекут блины и блинцы, принесли прялки, лен. Приходят парни с балалайками, с гармонью. Озоруют, поджигают куделю, девчата хлещут их прялками. Смех, возня. А потом пойдут танцы под частушки, игра в фанты, под конец посидки — и длинные песни… И так, что ни вечер, до самой масленицы… Хотя теперь, само собой, кончено для него с посидками, забавой девиц да холостых парней, теперь он семейный мужик, каждый день и вечер у него будет забот полон рот, надо обживать семейное гнездо. Одно слово: женатый…

Он с тоской вспомнил Нюту. Но почему-то не свадьбу их, не сытную неделю в доме тещи и тестя, не отцом отремонтированную квадратную, сажень на сажень, кровать, а их ночь в жаркой риге, пахучие снопы жита.

— Эх-ха… Вот я жил! — оторвал его от сладостных мыслей Бережной. — Как надену пиджачок в клетку, в талии с обхватом, дудочки с манжетами, клетчатую английскую кепи вот с та-аким козырьком, желтые ботиночки джимми, полосатые носочки, кашне, тросточку в пальчики — и с помойной нашей Обводки да на Невский проспект! Мамзели так и мрут! Бери на выбор: чтоб крепдешин по рельефу, чулочки шелковые со стрелкой, джемпер канареечный, духи «Дюбарри» и маникюр «а ля Сан-Франциско»!.. — Он облизнул жирные от сала губы. — Видишь: подходящая — и на хомут. «Цыган играет, поет цыганка, им вторит таборный напев… Ах, тари-тари, тари-тари…» В ресторан, конечно, или в кафе… Бывали цыпочки! Не какие тебе буфетные феи за трешку с мелочью. Однажды дочка бывшего белого атамана, вот те крест!.. Нэпманочки… Даже одна стриженая… — Бережной потянулся на койке. — У меня система пролетарского конвейера: сегодня одна, завтра другая, но чтоб ножки, ручки и все прочее…

Сел, выставив худые колени в кальсонах.

— Ты христианские заповеди знаешь? Ну, «не убий», «не пожелай жены ближнего твоего, ни осла его, ни сала его», «не укради», «пожалей ближнего своего»?

— Отстань.

— А я решил пожалеть тебя. Сальце, колбаска, извини, адью… — Он похлопал себя по брюху. — А деньжата верну. Половину. — Алексей обрадовался. — Но с уговором. Будешь помогать мне, где сам не сработаю. Слезай, объясню.

И объяснил: он подобьет играть в «очко» других ребят в казарме, для затравки один-другой кон сыграет с Алексеем, проиграет ему — этот проигрыш не в счет, Арефьев должен потом вернуть; а когда начнет метать с другими, Алексей сзади будет ему подсказывать, сколько у противника очков. За мочку уха ухватится — восемнадцать, нос колупнет — девятнадцать, затылок почешет — двадцать.

— С каждой игры будешь иметь процент.

Не по душе было Алексею такое предложение. Но половину проигранного фармазон вернет сейчас… Да и заработок верный… Хочется и не хочется… Арефьев согласился.

— Сей момент и попробуем, — оживился Борис, натягивая клеши. — Идем к столу.

Уселись. Он начал сдавать.

— Ишь ты, во везет лаптю! Получай целковые, кровные…

Вокруг них собрались.

— Эх-ма, просадил… Кто жаждет обогатиться?

Подсел один. Потом второй.

Бережной выигрывал не подряд, хотя Алексей старался. Но к горну на ужин вытряс из карманов морячков достаточно целковых и трешек.

Играли и во второй вечер. Матросы удивлялись: вот везет гитаристу! Болельщики присматривали, чтобы не шулеровал. Алексей то тер нос, то скреб в затылке… «Проценты» давно покрыли все проигранное им раньше. Но ночью спал беспокойно. А следующим утром, когда шли в затон, сказал Бережному:

— Больше не хочу. Свои ж ребята…

— Вольному воля, святому рай, — отозвался Борис. — Но чтобы ни гу-гу!..

Перед вечером командир, распределявший работы на корабле, послал Арефьева в талерку за солидолом для смазки механизмов на консервацию. Пока Алексей волочил тяжеленный бидон, взвод уже закончил работы и ушел в городок базы.