Мы переходим в великолепную столовую, где одно за другим сменяются блюда: мясные карри, нежные супы и пряные овощи. Обслуживают нас лишь два человека, и оба одеты не как слуги – и по их богатым разноцветным нарядам, и по тому, как они внимательны прежде всего к принцу, я предполагаю, что это его приближенные. В одном я узнаю человека, провожавшего меня к Кестрину.

Где-то во время второй перемены блюд Динари втягивает Кестрина в оживленную беседу с Мелькиором, так что мне остается лишь слушать.

Гаррин, сидящий рядом со мной, решает воспользоваться их увлеченностью. С улыбкой склоняется ко мне и говорит полушепотом:

– Как я понимаю, у вас возникло разногласие с принцессой по пути сюда.

Я удивленно моргаю в ответ. Кестрин ему ничего не рассказал? Или кузен принца меня просто проверяет?

– У нас случалось немало разногласий, – говорю я, стараясь вложить в голос легкую усмешку. – Вас интересует какое-то определенное?

Он сверкает глазами. Не привык, что его не воспринимают всерьез и выставляют невежливым.

– Что вы, – отвечает он так, словно я все неправильно поняла. – Просто удивляюсь, почему вы не попытались все исправить. Едва ли ваши поступки были столь предосудительны, что их нельзя извинить. Вы не пробовали испросить прощения у принцессы?

Испросить прощения?

Он смотрит на меня, и в его глазах загорается смех.

Я заставляю себя разжать зубы.

– Склонна верить, – говорю мягко, – что мой выбор в решении наших недоразумений не должен вас беспокоить. Но позвольте узнать, раз уж вы столь убеждены в великодушии принцессы, доводилось ли вам испрашивать у нее прощения за какую-нибудь провинность?

– Разумеется, нет. – В голосе у него неприкрытое веселье. – Как видите, я пока еще в своем праве лорда.

– Гаррин, мой милый мальчик, – спрашивает Динари, повернувшись к нам и избавляя меня от дальнейших ответов, – о чем это вы говорите?

Я гадаю, раскроет ли он предмет обсуждения перед теперь внимательным Кестрином.

– Мы предавались раздумьям о природе милосердия, – с готовностью делится он. – И о том, как его испрашивать.

– О, – говорит Динари и мгновение спустя поворачивает беседу к грядущим улучшениям в Чертоге Говорящих.

К счастью, больше мы с Гаррином наедине не остаемся. После ужина мы все переходим в гостиную. Динари прекрасно разбирается в том, как поддерживать течение разговоров даже в такой маленькой компании, как наша. Это и к лучшему – если бы не она, я бы исчерпала темы задолго до конца вечера. Наконец мужчины встают, и Кестрин с Гаррином прощаются. Я кланяюсь, Мелькиор провожает их и возвращается ко мне, чтобы отвести к карете.

Когда мы покидаем гостиную, я понимаю, что это дает внезапную возможность. Замедлив шаг, я обращаюсь к нему:

– Вы проведете остаток зимы во дворце, вераин?

– Зимой всегда много неотложных дел. Мы останемся до весны.

– Как я понимаю, в городе не все в порядке, – говорю я, пытаясь вывести его на разговор.

– Воры в этом году что чума, – соглашается он мрачно.

– Я имела в виду тех воров, что похищают и людей тоже.

Мелькиор искоса бросает на меня взгляд.

– Не думаю, что такое случается часто. Угроза попасть в руки работорговцев крайне преувеличена. Мы же озабочены бандами воров – Черным Монахом, Красным Соколом и иже с ними. Это их я обязан выследить.

Приходится прикусить язык и не спорить о похитителях. Едва ли получится сподвигнуть Мелькиора на борьбу с ними за несколько минут ходьбы до кареты, коль скоро дворянские семьи тревожатся о своих кошельках больше, чем о бедняках в городе. Но, по крайней мере, можно узнать что-нибудь о Красном Соколе.

– И что потом? – спрашиваю я. – Каково наказание за воровство?

– За обычное воровство – пустяки. Розги и день в колодках в самый раз. Но для таких людей, как эти бандиты, король назначил наказанием смерть.

– Смерть, вераин?

– Даме дозволительно не понимать тяжести их вины, – говорит Мелькиор, сама снисходительность. Дверь в переднюю прикрыта, так что он тянется отворить ее.

– Так ли ужасно воровать, если не дано другого выбора? – быстро спрашиваю я.

– Мы с вами говорим не о простом воровстве, а об организованных бандах. Они создают свои законы и собирают приспешников, подрывая влияние короля. Судите сами, вериана.

Мелькиор открывает дверь и отходит, пропуская меня.

– Ваши доводы сильны, – неохотно соглашаюсь я. Как угроза порядку и обществу, банды воров и правда кажутся опасными. А мне все еще известно слишком мало, чтобы это оспаривать: лишь то, что Красный Сокол заботится о своих людях и что он бесспорно вор.

Я выхожу в переднюю и вижу поджидающего Кестрина.

– Мир вам, вериана, – говорит позади Мелькиор и закрывает дверь.

– Заид. – Кестрин застал меня врасплох. – Не ожидала еще раз увидеть вас сегодня.

– Рад, что порой способен превзойти ваши ожидания. – Он широко улыбается и предлагает мне руку. – Но я лишь хочу узнать, понравился ли вам вечер.

– Было очень любопытно, – уклоняюсь я от ответа.

Мы выходим во двор, где ждет экипаж.

– Мне тоже так показалось. Как вам мой кузен?

Я пытаюсь выдумать вежливые слова.

– Он очень отличается от вас, заид.

Кестрин помогает мне забраться в карету и замирает, все еще не отпуская. Я сажусь с вытянутой рукой, зажатой в его ладони, и жду.

Он криво усмехается.

– Вы так своеобразно избегаете ответов, что мне это начинает нравиться.

Я чувствую, что краснею, но отнюдь не только от стыда.

– Спасибо, – бормочу в ответ.

– Надеюсь, вы посетите нас вновь.

– Не хотелось бы снова навязываться.

– Это не навязчивость, а отрада для меня, вериана.

Я встречаю его взгляд.

– Хотя вы и находите меня занятным развлечением для праздных вечеров, заид, умоляю вас, сжальтесь и оставьте бедную гусятницу.

Слова мои тонут в тишине. Лошадь топчется и скребет копытом по брусчатке. Кестрин не движется, не опускает руки, а глаза у него темнеют от неясного мне чувства. Это не злоба и не сожаление.

Наконец он говорит:

– Через три недели будет еще один ужин. Вы не придете?

– Заид. – Я отвожу взгляд, смиряясь с неизбежным. В конце концов, я служанка. – Я могу лишь подчиниться.

Он роняет мою ладонь, словно обжегшись.

– Нет. Я не хочу отнимать у вас выбор. Но если передумаете, надеюсь, дадите мне знать.