Его пальцы сжались в моих волосах.

— Скажи мне, что я дурак.

Его трясло от ярости, настолько сильной, что я чувствовала ее вкус в его выдохе на моих губах.

Я покачала головой.

— Нет.

Он подавил вздох, его лоб прислонился к моему.

— Скажи мне остановиться.

Три слова, которые могут значить так много. Скажи мне остановиться — остановить эту войну, остановить поиски искупления, остановить стремление к мести, остановить это, что бы опасное ни происходило в этот момент, приближаясь к неизбежности.

Я не хотела, чтобы он останавливал все это.

Я хотела, чтобы Атриус уничтожил Короля Пифора. Пусть он делает это медленно, мучительно, наслаждаясь местью. Я хотела, чтобы он позволил мне помочь. Я хотела, чтобы он спас свой народ. Я хотела, чтобы он заслужил уважение Ньяксии.

Я хотела сжечь все это вместе с ним.

Я пробормотала:

— Нет.

Еще один беззвучный звук, задушенный стон.

— Ты не должна быть здесь.

На этот раз он прильнул к моему рту — не совсем поцелуй, но обещание поцелуя.

Я прошептала:

— Почему?

— Потому что ты вызываешь во мне жажду.

Ты вызываешь во мне жажду.

Эти слова запали мне в душу. Я чувствовала их истинность. Где-то в глубине души чувствовала, что он уже говорил мне их однажды — в Обитраэне, в ту ночь, когда поцеловал меня.

И я поняла его. Жажда мести, спасения, крови, секса, смерти, жизни, всего того, в чем нам было отказано.

Я чувствовала все это.

— Хорошо, — прошептала я.

И это слово было проглочено нами, когда его рот прижался к моему.

ГЛАВА 35

Поцелуй стал плавным продолжением того, что мы закончили несколько недель назад в его комнате. Это не было тихой, путаной безопасностью тех ночей, которые мы проводили, свернувшись калачиком в объятиях друг друга. Это не было стоическое уважение, которое мы выработали друг к другу за последние месяцы.

Это был клинок, битва, огонь. Это было смертельно опасно.

И мне это нравилось.

Мой рот тут же открылся навстречу его рту, принимая его дыхание, его язык, его губы и предлагая ему свои. Моя рука соскользнула с его груди и обвилась вокруг его шеи, а его — вниз по моему боку, крепко обхватив меня за талию и бедро.

Мое тело выгнулось дугой навстречу ему, беспомощное от желания ощутить как можно больше его на себе. Чем ближе мы были, тем глубже я погружалась в его присутствие. Ощущения от него опьяняли меня: его рот, язык, скользящий по моему рту так, что это было похоже одновременно на предложение и обещание, его пальцы, сжимающие меня, словно он хотел впитать меня в себя.

Нас предупреждали об этом, когда мы были молодыми Арехессенами. Что ощущения, физическая связь будут необычайно сильны для нас, учитывая то, как мы ориентируемся в мире. Как и большинство вещей, основанных на эмоциях, это рассматривалось как опасность, как слабость, от которой нужно избавляться.

Единственной моей ясной мыслью в этот момент было, Бред.

Да, это была опасность. Но как же я тогда не поняла, что именно в этом и заключался призыв? Я хотела броситься с этого обрыва.

Меня охватила жажда.

Мы попятились назад, спутывая конечности, мокрую одежду, неистовые поцелуи и тошнотворное вожделение. Атриус вел меня — я не знала, куда, пока не прижалась спиной к каменной стене. Океан холодил наши лодыжки, вздымаясь вместе с приливом. Он затащил нас за скопление больших камней, выступающих из песка.

Уединение. Потому что мы были просто здесь, на пляже. И мне было все равно.

Он прервал наш поцелуй, с силой прижав меня к скале. Но я воспользовалась моментом, чтобы разорвать его рубашку, и пуговицы расстегнулись с блаженной легкостью.

И тут же, как измученное жаждой существо к воде, мои руки оказались на его коже.

Я не хотела признавать этого, но знала, что с первым прикосновением к нему что-то изменилось навсегда — открылась дверь в запретные части меня самой. Я могла игнорировать это. Какое-то время.

Но никогда не забыть.

Потому что прикоснуться к Атриусу было все равно что погрузиться во все запретные удовольствия сразу. Его аура была такой невыносимо сильной, необузданная похоть, голод, гнев, горе и все то, что я пыталась в себе контролировать.

Я провела пальцами по его торсу, начиная с груди и прослеживая вздутие грудных мышц. Вниз, по тощим мышцам живота, испещренного шрамами, каждый из которых нанизывался на нити с различной вибрацией.

Он издал беззвучный низкий звук, прижавшись к моим губам, и сильно толкнул меня к камню. Его пальцы играли с бретелькой моей ночной рубашки, опасно тонкой.

— Да, — вздохнула я, и он с тихим стоном разорвал бретельки, позволив хлопку упасть в соленую воду вокруг моих лодыжек.

Не то чтобы ночная рубашка сильно защищала меня от стихии, но в ее отсутствие мое тело немедленно отреагировало на ее воздействие. По коже побежали мурашки. Моя грудь, уже болевшая от желания, затвердела и выпятилась на фоне туманного воздуха.

Я хотела, чтобы он немедленно прижался ко мне, кожа к коже. Но он колебался. Его осознание было такой физической силой. Я чувствовала, как его глаза задерживаются на моем теле, не только на груди и вершине бедер, но и на остальной части меня — на каждом мускуле, на каждом изгибе.

А потом его вожделение накатило внезапной волной, смывая нас обоих, и он оказался повсюду.

Его поцелуй был порочным, как у хищника, преследующего добычу, и я встретила его с такой же силой. Ощущение его голой плоти против моей было ошеломляющим.

Я не могла дышать. Не могла думать.

Только чувствовать.

Его руки пробежались по моему телу, спустились по бедрам и задержались на моей спине. Я запуталась руками в его волосах. Я едва осознавала, что стону, жалко скуля в ответ на его поцелуи.

Я высвободила одну руку, чтобы провести ею по его телу. Я была смелее, чем в ту ночь в его комнате. На этот раз я скользнула прямо к его брюкам и провела рукой по всей длине его члена.

О, Ткачиха. Боги.

Он с шипением впился в мой рот и сомкнул зубы вокруг моей нижней губы, заставив меня задохнуться от вспышки боли.

Я едва обратила на это внимание.

Как я могла обращать внимание на что-то, кроме этого? Но он, и то, как все его присутствие перестроилось вокруг этого единственного прикосновения?

Его поцелуй прекратился, движения замедлились. Он тяжело дышал, его сердце колотилось так сильно, что я чувствовала его