Шрифт:
Закладка:
Он проснулся в восемь ужасно голодный. И в некотором замешательстве подумал о завтраке. Паула вроде бы сказала, что завтрак принесут в комнату. Он с удовольствием потянулся, бодро встал, включил воду и принял ванну. Когда он вышел в халате и тапках, поднос с аппетитным завтраком волшебным образом уже стоял на столике. На нем было несколько небольших блюд под крышками и очаровательный кофейный сервиз на одну персону. Рядом лежали сложенные свежие газеты. И записка от Паулы: «Не желаешь ли прогуляться около половины десятого? Дойдем до наших конюшен. Я хочу показать тебе свою новую лошадь».
Прогулка от дома до конюшен быстрым шагом занимала не так уж много времени. Паула ждала его в костюме для верховой езды. Она казалась молодой и похожей на мальчика рядом с главным конюшим Пэтом, человеком крепкого сложения. На Пауле были габардиновые бриджи, более темный, чем бриджи, пиджак и круглая фетровая шляпка с загнутыми полями. Она поздоровалась.
– Я встала два часа назад. И уже покаталась верхом.
– Терпеть не могу людей, которые поутру первым делом сообщают тебе, что встали два часа назад.
– Если ты будешь в таком настроении, мы не покажем тебе лошадь, да, Пэт?
Пэт примирительно сказал, что покажут. И действительно показал ему новую подседельную кобылу, как мать демонстрирует своего недавно родившегося ребенка – с нежной гордостью.
– Посмотрите на ее спину. По ней сразу видно, какая это лошадь, сэр. Вот по длине этой линии. Взгляните! Прямо картинка!
Паула перевела взгляд на Дирка:
– Ты ведь умеешь ездить верхом?
– На ферме я ездил на старых клячах и без седла.
– Надо будет научиться. Мы научим его, правда, Пэт?
Пэт оглядел легкую и гибкую фигуру Дирка.
– Запросто.
– Скажете тоже! – заспорил Дирк.
– Тогда мне будет с кем покататься. Теодор ни разу не сел на коня. Никогда не занимается физическими упражнениями. Не вылезает из своей огромной машины.
Они зашли в каретный сарай, просторное беленое помещение, где в ящиках под стеклом, словно драгоценности, лежали блестящие упряжь, шпоры и уздечки. На полке на стене Дирк увидел ленточки – красные, желтые, синие. И трофейные кубки. Каретный сарай его несколько обескуражил. Ничего подобного он раньше не видывал. Прежде всего там не было автомобилей. Дирк успел забыть, что люди могут ездить на чем-то другом. На чикагских бульварах лошадь давно вызывала смех. Если бы на Мичиган-авеню появился роскошный экипаж, запряженный двумя лощеными каурыми лошадками, вся улица хихикала бы и показывала на него пальцем, как будто это римская колесница с зебрами. Но здесь стоял именно такой экипаж – блестящий, без единого пятнышка. Еще был другой – легкий, двухместный, с кремовым верхом и бахромой, а также высокие двуколки, изящные и шикарные, открытый экипаж «Виктория» и две повозки для пони в придачу. Глядя на такую коллекцию, можно было подумать, что автомобиль еще не изобрели. Над всеми ними возвышалась, потрясая своим великолепием и затмевая все вокруг, огромная карета, которую положено было запрягать четверкой, – яркий образчик высокомерия, свойственного баловням судьбы. Карета содержалась в идеальном порядке. Ее подушки были безупречны. Стенки сияли. Ступеньки сверкали. Подняв на нее глаза, Дирк расхохотался. Она казалась слишком роскошной, слишком нелепой. Вдруг, повинуясь какому-то мальчишескому порыву, он взлетел по ступенькам. Усевшись, как на трон, на бежевые подушки, он выглядел настоящим красавцем.
– Карета, запряженная четверней, – так, кажется, говорят? А римских квадриг у вас нет?
– Хочешь прокатиться? – спросила Паула. – Сегодня днем? Думаешь, справишься? Все-таки четыре лошади.
Она рассмеялась, глядя на него снизу вверх. Дирк посмотрел на ее смуглое лицо.
– Нет. – Он спустился. – Думаю, примерно в то время, когда кто-то разъезжал в этой карете, мой отец тащился на рынок на своих клячах.
Паула видела, что Дирк рассердился. Он подождет, пока она переоденется в костюм для прогулок? Может, ему больше хочется подъехать к дому в автомобиле? Лучше бы она не спрашивала о его желаниях так настойчиво, подумал он. От этого он только мрачнел и раздражался. Вернулись они вместе пешком. Паула дотронулась до его руки:
– Дирк, ты злишься на меня за то, что я сказала вчера вечером?
– Нет.
– О чем ты думал, когда ушел вечером к себе в комнату? Скажи мне. О чем ты думал?
– Я думал: ей надоел муж и она хочет меня соблазнить. Надо быть осторожным.
– Мило и честно… – весело рассмеялась Паула. – А еще что?
– Я подумал, что мой смокинг не очень хорошо сидит и было бы неплохо иметь возможность заказать следующий у Пила.
– Ты вполне можешь это сделать.
16
Вышло так, что в следующие полтора года Дирку не пришлось волноваться, как будет сидеть на нем новый смокинг. Его одеждой в тот период, как и у миллионов молодых людей приблизительно того же возраста, стал аккуратный мундир тускло-оливкового цвета. Он носил его прекрасно, со спокойной уверенностью человека, который знает, что плечи у него широкие, талия узкая, живот подтянут, бока не толстые и ноги стройные. Большую часть времени Дирк провел в форте Шеридан, сначала на курсах подготовки офицеров, а потом сам, став офицером, готовил в офицеры других. Он отлично выполнял свою работу. Связи помогли ему попасть в форт, и они же держали его там, хотя он уже начал нервничать из-за задержки. Форт Шеридан располагался в нескольких милях к северу от Чикаго. Не один светский ужин на северном побережье не обходился без майора, полковника, двух капитанов и стайки старших лейтенантов. Их сапоги так чудесно сверкали во время танцев!
В последние полгода (хотя он, конечно, не знал, что осталось всего полгода) Дирк отчаянно рвался во Францию. Ему вдруг ужасно надоела его чистенькая работа дома, ужины, бесконечная светская рутина, тускло-оливковый автомобиль, который по его желанию мчался куда угодно (Дирк имел звание капитана), команда «Живей, живей!», обращенная к подчиненным, Паула и даже мать. За два месяца до окончания войны ему удалось отбыть в Европу. Его штаб-квартира находилась в Париже. В
