человек, который давно лежит в могиле, может возвысить свой голос и обратиться к новому времени». А в декабре 1889 г. Вангеманн был в Вене и там сделал первую в истории запись фортепьянного концерта: великий композитор Иоганн Брамс играл собственное произведение, Венгерский танец № 1.

Телефон, телеграф, фонограф, газовый мотор, автомобиль, швейная машина, лифт, даже электрический стул – все эти изобретения впервые демонстрировались публике на всемирных промышленных выставках, которые были символом прогресса той эпохи. Первую из них открыла королева Виктория 1 мая 1851 г. в лондонском Гайд-парке. Это был парадный смотр всего, что светится, ездит и шумит. «С этого момента машины и человеческий дух становятся победителями и покорителями мира», – резюмировала одна из немецких газет[263].

Венцом века инноваций стала Всемирная выставка 1889 г. в Париже. Построенная для этого мероприятия Эйфелева башня станет иконой XIX в., но тогда этого еще никто не предполагал. Строили ее два года. Стук молотов со стройплощадки на Марсовом поле гремел над Сеной и был слышен на большом расстоянии. Забивать раскаленные клепки – занятие само по себе громкое, а металлическая конструкция была отличным резонатором, существенно усиливавшим звук. С января 1887 до марта 1889 г. в центре Парижа творилось нечто поразительно хаотичное, шумное, грязное, но в то же время восхитительное. Шум стройки, впрочем, людей особенно не возмущал. Предметом дискуссий стала сама аскетичная конструкция. Эйфелева башня, этот обнаженный железный скелет, стала маяком шумного Нового времени, символом индустриализации, прогресса, развития технологий. Ее облик, ее агрессивная мощь буквально кричали о том, что человек может все.

Александр Гюстав Эйфель (1832–1923), по образованию химик, строил мосты, вокзалы, церкви и виадуки, прежде чем ему удалось поучаствовать в создании другого великого символа. Он разработал проект опорного каркаса статуи Свободы и после этого стал признанным корифеем идеологически заряженной архитектуры. Однако идея несущей конструкции Эйфелевой башни принадлежала не самому Эйфелю, а одному из инженеров его бюро – эльзасцу Морису Кешлену (1856–1946). Именно он сделал первый набросок, из которого вырос план, возможно, самой знаменитой в мире постройки. Башню собрали более чем из 18 000 деталей, изготовленных из низкоуглеродистого кованого железа. Соединить их методом сварки было нельзя – только склепать, для чего рабочим потребовалось 2,5 млн стальных заклепок. Башню собирали из готовых деталей, как конструктор. Рабочие, которые занимались клепкой (на тот момент, пожалуй, самым громким видом деятельности на стройке), были организованы в группы по четыре человека. Один нагревал заклепку на переносном горне, второй брал ее щипцами и вставлял в заранее просверленное отверстие. Самая ответственная и шумная работа была у двух оставшихся: третий рабочий удерживал раскаленную головку заклепки в отверстии, а четвертый бил по ней кувалдой, формируя с другой стороны замыкающую головку.

https://home.nps.gov/media/video/view.htm?id=2C35B859-155D-451F-67545AF1BDA6C9AC

32. Говорит великий молчун

1889 г. Гельмут Карл Бернхард фон Мольтке (фонограф Эдисона)

Башня должна была стоять у входа на промышленную выставку и напоминать о столетнем юбилее Французской революции. Однако уже во время строительства выяснилось, что многим парижанам эта постройка не по душе. 14 февраля 1887 г. французские интеллектуалы, среди которых были Александр Дюма и Ги де Мопассан, опубликовали открытое письмо «против возведения бесполезной и чудовищной башни Эйфеля в центре нашей столицы». Башня «опозорит Париж», над ней будут смеяться многочисленные заграничные гости. Она похожа на «огромную черную фабричную трубу, которая своей варварской массивностью» задавит Нотр-Дам и другие архитектурные сооружения[264].

«И в самом деле, она некрасива», – высказался репортер одной из немецких газет, посетив строительную площадку за год до открытия башни[265]. Однако, в отличие от французов, немецкие наблюдатели были уверены, что ее ждет успех. «Можно рассчитывать на то, что многие сотни тысяч из миллионов посетителей выставки осмелятся подняться вверх, хотя это удовольствие обойдется им недешево». Тогда еще всерьез рассматривались планы разместить на Эйфелевой башне «огромные эоловы арфы, китайские гонги с огромными колотушками и трубы, которые образовывали бы гармонику», так что «могла бы все время звучать музыка ветра – от зефирного пианиссимо до бурного фортиссимо». Так что башня нашумит и без парламентских дебатов, заключает корреспондент. «Ведь подлинная и, пожалуй, единственная цель всего этого рукотворного чуда – создавать шум»[266].

Еще выше, еще больше, еще громче – казалось, ничего невозможного больше нет. Летописцем индустриального века и его шума стал писатель Жюль Верн (1828–1905). Фырчащие, мерно стучащие, пыхтящие, шипящие, грохочущие машины, рожденные его провидческой фантазией, обогатили не только его литературные произведения. Они сформировали эпоху прорыва, век технологий и связанных с ними надежд на лучшую жизнь, а кроме того, предвосхитили будущее. В «Путешествии к центру Земли» (1864) рокочут вулканы и мерцают шаровые молнии, в романе «Двадцать тысяч лье под водой» (1869–1870) капитан Немо погружается в морские пучины на подводной лодке «Наутилус», а герой «Вокруг света за 80 дней» Филеас Фогг использует все транспортные средства своего времени – пароходы разного типа, железные дороги, аэростат; подгоняют его телеграммы-молнии, летящие из Америки в Европу по только что проложенному трансатлантическому кабелю.

В романе «С Земли на Луну» (1865) Жюль Верн, предвосхищая космические полеты, заимствовал идеи из арсенала современной ему военной техники, которая в 1860-х гг. переживала свой расцвет. Чтобы отправить на Луну людей, балтиморский Пушечный клуб строит во Флориде гигантскую пушку и заряжает ее пироксилином. Снарядом является капсула, в которой находятся три человека и две собаки. Выстрел из пушки производит сильнейшие опустошения. «Раздался ужасный, неслыханный, невероятный взрыв! Невозможно передать его силу – он перекрыл бы самый оглушительный гром и даже грохот извержения вулкана. Из недр земли взвился гигантский сноп огня, точно из кратера вулкана. Земля содрогнулась, и вряд ли кому из зрителей удалось в это мгновение разглядеть снаряд, победоносно прорезавший воздух в вихре дыма и огня»[90][267].

Осматривая Всемирную промышленную выставку 1867 г. в Париже, немецкий писатель Фридрих Вильгельм Хаклендер (1816–1877) оказался в огромном выставочном зале, где гигантские паровые агрегаты с помощью тяжелых ремней трансмиссии приводили в движение множество станков. «Удивительно, как быстро мы привыкли к рыку, свисту, жужжанию и стрекоту машин, – писал популярный тогда автор. – Так, с чувством некоего щемящего страха смотрели мы на крупповскую пушку из литой стали с ее остроконечными фугасными снарядами весом тысячу фунтов каждый, ведь один-единственный выстрел из такого орудия мог уничтожить все эти творения человеческого духа»[268].

Уже через три года эти пушки действительно ударят по Франции.

Как звучала война индустриальной эпохи

В результате промышленной революции война стала звучать по-другому. Ураганный огонь и