Не успел сосед уйти, как баня была готова. Топится она по-черному. Каменка чуть не до потолка. В такой бане жар держится долго, пар сухой — для здоровья полезный.

Попарились Петровановы в бане березовым веником, выгнали из себя горечь таежного дыма, похлебали в охотку редьку с квасом и начали приводить пушнину в порядок.

Каждую соболиную шкурку гольным спиртом очистили от смолы и сукровицы, расчесали ость гребешком. Тряхнешь готовую шкурку — аж голубые искры сыплются на пол. Рассортировали соболей по кряжам: сюда — якутский, сюда — баргузинский, а сюда — амурский и енисейский.

Белку раскидали по сортам и связали по сорок хвостов в пучки.

Готовую к сдаче пушнину уложили в чистые мешки.

Утром запрягли в розвальни длинногривого Савраску, подвесили на узорчатую дугу валдайский колокольчик — и айда в Коршуново.

Звенит колокольчик, звенит-заливается. Вьется накатанный до блеска зимник, летит из-под копыт снежный бус, кружится, раздвигаясь по сторонам, заиндевелый лес.

Заслышав далекий смех колокольчика, коршуновцы останавливаются на улице, высматривая из-под ладони Лебяжий взвоз на верхнем выгоне, и гадают: кто бы мог это быть? Тут же спохватываются:

— Петровановы пушнину везут сдавать!

По Коршуновой Петровановы едут тише. Савраска, гордо выгнув шею, идет по улице быстрым шагом, нарочито припадая на переднюю ногу, но копыта ставит мягко и красиво — след в след. Конь злобно скалится на встревоженных колокольчиком собак, прядет ушами, вывертывает в сторону морду, стараясь сбить об оглоблю сосульки с храпа. Глядя на коня, и Петровановы приосанились: «Знай наших!»

Остановился Савраска у ворот Ивана Федоровича Округина. В накинутой на плечи дохе во двор вышел хозяин и распахнул ворота:

— Заводите клячу в ограду, погрейтесь, а я соберусь пока… — Мимоходом бросил равнодушно: — Как промышляли?

— Так себе, — буркнул неопределенно Иннокентий Васильевич.

— Ну, тогда отверну тебе головешку, как цыпушке, — зловеще пообещал Иван Федорович.

Округины всегда выходят из тайги чуть раньше Петровановых. Охотятся они на правой стороне Лены, в пригольцовье. Соболь там черный, да снега — по пояс. Округины хотя и выходят пораньше, но пушнину сдавать не торопятся. Иван Федорович ждет Иннокентия Васильевича. Так у них заведено: сдавать пушнину в одно время.

С молодых лет у них идет спор: кто кого обскачет? Полдеревни собирается в контору поглазеть, как они куражатся друг перед другом.

Охотники в контору заходят молча. У порога смахнули шапками снег с обуток, оглядели присутствующих внимательно. Иван Федорович рявкнул басом:

— Привет, дети природы!

Из другой половины конторы появился охотовед. Поздоровался со стариками не кивком головы, а за руку.

Осведомился заботливо:

— Как здоровье, промысловики?

— Не гнется, не ломается, — отвечают хором.

— Раз так, показывайте, что принесли…

Соперники сначала сдают белку. У Ивана Федоровича на сороковку больше. Зато у Иннокентия Васильевича сортом повыше. По деньгам вроде ровно.

Доходит дело до соболей. Тут-то и начинается потеха! Иван Федорович выкладывает на стол трех и озорно смотрит на Иннокентия Васильевича. Тот, усмехаясь, кладет четырех. Иван Федорович сердито крякает и выкладывает семь. Иннокентий Васильевич, смахивая пот со лба рукавом тужурки, кладет одного. Иван Федорович, не давая сопернику опомниться, кладет сразу десяток. Иннокентий Васильевич морщится, как от зубной боли, и вытряхивает из мешка восемнадцать…

Получилось, что у Петровановых соболей больше. Но когда охотовед подбил бабки, выяснилось — денежные суммы у тех и других почти одинаковые.

— Промышлял бы я в гольцах, давным-давно обскакал бы тебя, Иван, — кипятится Иннокентий Васильевич.

Иван Федорович парирует хладнокровно:

— Мне бы твои угодья, Кеша, всю бы эту контору головками завалил!

Соперники получают квитанции, расписываются в ведомости, прячут поглубже в карманы деньги и направляются к двери.

У порога Иннокентий Васильевич спохватывается:

— Голова садовая, совсем забыл…

И вытаскивает из-за пазухи чудо-соболя. Иван Федорович тоже, но как бы нехотя, лезет к себе за пазуху и вытаскивает черного-пречерного баргузина.

Обмениваются и придирчиво разглядывают их.

— Погляжу, погляжу, не заклеил ли дыру на шкурке собачьей болонью?

— Сам своему кошачий хвост пришил…

Под общий хохот возвращаются в обнимку к охотоведу.

Звенит валдайский колокольчик, звенит-заливается. Скачет по извилистому зимнику застоявшийся Савраска, летит из-под копыт снежный бус, скрипят полозья. Спешат Петровановы, торопятся домой, где их ждет, не дождется хлопотливая Пелагея Захаровна и волшебный горностайка.

Недолго пробудут охотники дома. Натаскают воды в кухонные бочки, огребут снегом избу, чтобы картошка в подполье не замерзла, подвезут сенца буренке и опять уйдут к далеким зимовьям промышлять соболя и белку. Так было, так есть и так будет, пока живы чалдоны и сибирская тайга.

* * *

Я сдал охотоведу дюжину соболей и сороковку белок. Иннокентий Васильевич нарадоваться моей охотничьей удаче не мог:

— Правильно я присоветовал из дома бегать! Не остался пусторуким, оправдался. Еще и рыбы наловил… Дарю тебе Героя за твою таежную удаль. Пусть с Ивой у нас живут. Что ты будешь с собаками каждый раз по самолетам таскаться? Приезжай на будущий год пораньше. Новое зимовье тебе срубим. Есть тут недалеко от деревни фартовое местечко. На тундряные озера сходим, щуки там — по два метра длиной…

Мы сидели за столом, потешно отражаясь в старинном самоваре. По горнице шмыгал горностайка. На окнах сияли дремучие серебряные леса.

— Сыграл бы, что ли, гармонист, на прощание что-нибудь наше, русское, — подавая гармонь, попросила Пелагея Захаровна.

И я заиграл: «В одном прекрасном месте, на берегу реки…» А в глазах стояли — новое зимовье на фартовом местечке и огромные щуки.

ЧАСТЬ 2

ЯСТРЕБ

Сразу же после Гражданской войны приключилось.

Приехал в Салтыковку красноармеец в коммуну агитировать. Пришел на вечерку. Наши парни, начить, поднесли ему рюмку спирта. Девки, курвы таки, одурели — все с ём, да с ём пляшут. Бравый вопче-то был! Парням забидно показалось.

Мой ухажер, Проша, говорит:

— Ты, гость, с девками герой. Ты нам, мужикам, покажи свою смелость.

— Как ее показать? — спрашивает тот.

— А так: дадим тебе кол да топор, сходи на кладбище, забей его там.

Время-то хоть и позднее, не сробел красноармеец, пошел. Девки прямо без ума от него: вот, мол, какой ястреб, не то, что наши водохлебы! Ждем-пождем, нету… Парни гыргочат:

— Чё его ждать, давно на полатах солдатские обмотки сушит. Ну, разошлись, начить, по домам.

Утром прибегает ко мне подружка, сама как стенка бела.

— Ты ничё, Агрофена, не знаешь?

— Чё такое?

— Красноармейца мертвого с кладбища Прошка на подводе