Канадская повесть молодого биолога качественно отличалась от всей другой литературы об отношении человека и животного описанной скрупулезной инструкцией о совместном проживании со стаей волков. Динка выучила ее наизусть. «Волки умные и классные. И мы с ними ОДНОЙ КРОВИ». Поскольку знакомство с книгой пришлось на ее подростковый, созревающий период, то отдельно Дину восхитил романтический ореол повадок этих зверей, описанный канадским биологом: «Вопреки ожиданиям я обнаружил, что физическая любовь занимает в жизни волков каких-нибудь две или три недели – происходит это ранней весной, обычно в марте. Самки-девственницы (а все волчицы сохраняют невинность до двухлетнего возраста) спариваются в это время и, в отличие от собак, которые многое переняли от своих хозяев, сходятся только с одним волком, которому остаются верны на всю жизнь. Если фраза “только смерть разлучит нас” для большинства людей не более чем жалкий обман в брачном договоре, то у волков это непреложный закон. Волки строго придерживаются единобрачия…»

«Верные друзья», – думала маленькая Дина о волках.

Потом Динка выросла, занялась серьезно математикой, любовями, семьей, бизнесом. Ее животный мир ограничивался собакой и котом, со случайными вкраплениями недолго живущих кроликов и хомячков. Тема со львами и волками притупилась. Кусковой стало хватать «волков» на работе.

Но тут мама настояла на покупке «дальней дачи» – избы в деревушке на Кафтинских озерах (район Селигера). Мама начинала болеть, и ей нужен был свежий воздух. Динка сразу согласилась. Хотя жизнь там была, конечно, первобытно-ордынской, но она честно моталась по выходным по 450 км из Москвы в глушь, подвозя матери продукты и прочее необходимое. В один из Динкиных приездов к ним в гости приперся сосед Вовчик, пьяница, охотник и рыбак, и, расстегнув рубаху, из-за пазухи извлек на свет волчонка, еле живого от голода. Нашел на опушке.

Мать начала отпаивать малыша коровьим молочком и колдовать с какими-то отварами и выходила доходягу. Волчонка назвали Платоном и всей деревней в десять домов стали абсолютно счастливо воспитывать найденыша.

Ну, что сказать, волк – это и близко не собака. Все другое. Он умнее, независимее, жестче, без чувства юмора и, как бы сказать, внимательнее к жизненным обстоятельствам, что ли. Плюс он тихушник, не лает, только смотрит, и этого вполне достаточно. Лай бы уже был перебором.

Когда мама уезжала в Москву, Платон жил у Вовчика. Вова на него молился, поскольку Дина исправно выплачивала пансион на содержание волка, и этого Вовке хватало и на Платошу, и на шикарную жизнь. Плюс Платон оказался незаменим на охоте. Но хозяином волк признавал только маму. Всех остальных, включая Вову, только любил и терпел.

Счастье длилось три года. Август в Кафтинских местах – это белые грибы. Чудесные, крепкие боровички сотнями. В тот летний августовский день приехавшая из города Динка взяла соседских детей, Платона, и все отправились за грибами.

Волк не очень понимал этого дурацкого занятия, поэтому в лесу он сразу занялся своими делами, и Дина чувствовала его присутствие только по редким шорохам в кустах. Она с ребятами уже повернула к дому, уже были полны корзинки, и вдруг Дина увидела крепенький боровичок за кустиком клюквы. Она присела, отвела куст и застыла. Вместе с грибом на нее смотрела уже напружиненная гадюка.

Ужас. Балующиеся рядом дети. Дина вскрикнула: «Не шевелитесь!»

В этот момент между женщиной и змеей оказался Платон. Потом змеи не стало, а Волк странно засвистел. Гадюка ужалила его в язык. Дина и дети бежали сквозь лес с задыхающимся другом на руках и ревели в голос. Они не успели. Волк задохнулся. Аллергический шок. Он спас их и сам задохнулся.

Тогда Динка поняла, что должна этому миру. Должна помнить Платона. Выгуливать его всегда в мыслях, и, может быть, тогда после смерти их душам удастся встретиться на берегу какой-нибудь светлой лесной речки и продолжить вместе прогулки, совместную охоту и сбор грибов.

И вот сейчас Платон стал вторым после треухого пса личным делом, которое Дина привела в порядок.

Третьим важным личным делом стала улица Покровка.

Дина понимала, что, возможно, оставляет свой город неведомым чужим людям. Будет зависеть от исхода проекта. И тут вероятности не на стороне Дины и Андрея. Покровка все знала. Она ежилась в весеннем слякотном воздухе, в своем историческом пальтишке. Покашливала в кулачок и старалась заглянуть Дине в глаза. Женщина уткнулась лицом в воротник плаща. Этого взгляда любимого города Динка бы не выдержала…

Давным-давно, когда все было намного проще, Дина с Андреем, молодые и влюбленные, шлепали по странной улице Покровке. Шел апрель 2000 года. Улица тогда была не просто странная, это был портал в прошлый век. Из нее буквально сквозило революционной заброшенностью и разоренностью и криминальным воровским душком. Молодую парочку окружали исторические купеческие дома. Со слепыми, местами забитыми фанерой окнами. На самой улице жизни практически не было. В подворотнях суетились какие-то мрачные физиономии. Андрей и Динка были шальные от любви, и, видимо, чувствуя возможную клиентуру, в районе церкви Косьмы и Дамиана им тут же и предложили на выбор травку или «номер первый». Продавец особенно не ховался. Он, как коробейник, готов был разложить на улице свой товар и дать его всем желающим как следует заценить. Андрей сказал парню, что им уже ни к чему. Тот понимающе кивнул. И ребята, хихикая, двинули дальше. Дина вела кавалера в советскую «Чебуречную», где пробухала с компанией первые два курса института. Ей хотелось этого сомнительного мяса, она хотела этой весны, этого города, Динка и Андрей безумно хотели друг друга. И вдруг Андрюха остановился рядом с каким-то забитым фанерой пакгаузом, хлопнул себя по лбу и объявил:

– Вот делай со мной что хочешь, но МЫ БУДЕМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ!

Она засмеялась. К тому времени Дина Кускова уже была во всю «новой русской». Она жила в роскошных буржуазных апартаментах в лужковском клубном доме у Цветного бульвара, и переезд на эту историческую помойку даже в предположениях не фигурировал. Но Покровка обняла их тогда. Обняла своими беспризорными церквями. Их там 100 тысяч штук на маленьком пятачке, и они, переплетясь, стоят в обнимку с католическим храмом и синагогой. И все это колокольно дышит по воскресеньям, по-саврасовски поднимая ворон в воздух. Обняла их своими палатами Шуйских, библиотеками Ивана Грозного, обшарпанными дворцами Трубецких, нетронутыми ремонтами со времен того же Грозного, но обхоженными добровольными экскурсоводами-историками, которые, конечно, бессовестно врут. Но врут с любовью к Дининой Покровочке, с