Андагорский был прав, но ни полковник, ни генералы карты не имели.

— Час от часу не легче! — воскликнул подполковник с легкой и беззаботной улыбкой. — Штаб остался не только без армии, но и без карты!

Подполковник придал своим словам шутливый тон, но чины штаба опустили головы и продолжительное время молчали.

Догадливый канонир Купчик, однако, вывел генералов и полковников из затруднительного положения: нужная для ориентировки карта лежала в его вещевом мешке. Как бережливый человек, Купчик подобрал карту, когда штаб отбывал из Нейденбурга. Денщики в мировую войну несли многие функции, не присущие их званию: они первыми сеяли панику на фронте, любили глубокий тыл более, чем даже обслуживаемые ими господа.

Купчик, однако, являлся вестовым, и упаковкой вещей, принадлежащих командующему, он занимался прилежно. Карту Купчик положил в свой вещевой мешок из экономических соображений: он уверил себя, что она полковникам и генералам никогда не понадобится, и подобрал ее, чтобы оклеить стены в избе после окончания войны.

Подполковник Андагорский помог Купчику расстегнуть вещевой мешок и извлечь карту из-под спуда консервных банок и нижнего солдатского белья. Подполковник сообщил, что по карте он ориентируется в полной мере, и предложил немедленно продвигаться вперед. Подполковник с молчаливого согласия остальных принял на себя руководство, намереваясь двигаться параллельно железнодорожному перегону Мушакен — Вилленберг, держась, однако, на почтительном расстоянии от полотна. Андагорский внес предложение, чтобы все сняли с себя отличительные военные знаки. Предложение подполковника одобрили все, и чины штаба спрятали ордена в карманы, а погоны закопали в листву.

Одно обстоятельство, правда, привело чинов штаба в недоумение, но оно также оказалось устраненным предприимчивым канониром Купчиком. Дело в том, что на Самсонове были надеты голубые генеральские штаны с красными лампасами, что могло свидетельствовать немцам о его генеральском чине. И если гениальность может заключаться в простоте, то изобретательность канонира Купчика являлась гениальнейшей из гениальных: он выпачкал генеральские лампасы грязью и тиной.

Автору неизвестна дальнейшая судьба канонира Купчика, но самое последнее его действие оставило следы: на десятый день после поражения Купчик принес в штаб северо-западного фронта попону с самсоновского коня, которую он нес от самого Нейденбурга и на которой генерал от кавалерии спал в последнюю, роковую для него ночь. Попона в течение всей мировой войны хранилась в семье генерала как реликвия, но память о подвиге канонира Купчика в народе не сохранилась. Ниже автор посвятит Купчику еще несколько строк, хотя облика канонира, по историческим данным, автору восстановить не удалось.

После того, как канонир Купчик подогнал самсоновские красные лампасы под соответствующий цвет, чины штаба отбыли по направлению к северу, имея в виду деревню Гросс-Пивниц, где местность пересекалась большими болотами и незначительными перелесками: чины штаба решили держаться тех мест, где особенно могло быть стеснено движение и войсковых частей, и мелких разведывательных отрядов. Они добивались скорости до пяти километров в час, но лес стеснял их движения.

Автор опускает многое, что совершилось в пути после заката солнца двадцать девятого августа, и представляет для общего обозрения настоящий подлинник драматизированного акта, разыгравшегося ранним утром тридцатого августа.

В два часа ночи чины штаба миновали деревню Гросс-Пивниц и расположились в лесу на отдых: в деревне они не остановились из предосторожности. В лесу пахло сыростью, на траву опустилась сочная роса, но догадливый Купчик подстелил конскую попону генералу под бок. Полковник Терехов предложил генералу для его изголовья накидку — единственный предмет верхней одежды, который сохранился только у него. Самсонов отклонил предложение, но начальник разведывательного отделения по своей профессии умел оказывать услуги даже там, где их не желали: он лег рядом с генералом, чтобы греть его старческое тело собственной жирной спиной.

Полковник Терехов издавал протяжный храп, этот звук пронизывал генерала, как электричество. Самсонов лег на спину и увидел, что на клочке неба пробивается синева: сквозь густые ветви приветливо поглядывает утренняя зарница, подмигивая занимающемуся рассвету. Мысли генерала стали ленивы и расплывчаты, он сладко позевывал, почувствовав теплоту. Сон овладевал им постепенно, и блаженная улыбка легла на генеральских устах, а веки его слиплись окончательно.

Приятное сновидение привело генерала в радужное настроение. Генерал пил что-то приятное из чаши мудрости. Паж в голубом одеянии преподнес чашу на подносе, выкованном из сжатого воздуха и отшлифованном пепельной изморозью. Генерал тянул влагу не спеша, и удовольствие его длилось в течение многолетия. Паж улыбнулся, и его улыбка смутила генерала: неожиданно генерал поперхнулся. Паж мгновенно исчез, а очнувшийся Самсонов почувствовал легкую боль под левой лопаткой.

— Купчик! — полушепотом позвал генерал вестового.

Канонир спал чутко, он немедленно бы отозвался, если

бы кто-то другой не заменил его.

— Вы нездоровы, ваше высокопревосходительство?

— В полном расцвете сил, полковник.

Самсонов ответил немного обиженным тоном: генерал не нуждался во внимании Терехова, ибо во время приятного сновидения его толкнул локтем под лопатку не кто иной, как полковник. Самсонов немного дрожал от озноба, и теплота чужого дыхания теперь уже не грела его. Он встал поразмяться и решил отбыть в гущу леса по естеству.

— Не нужен ли вашему высокопревосходительству спутник? — поинтересовался полковник.

— Благодарю! Мечтать в одиночестве гораздо приятнее.

Дымчатая ткань тумана заползала в прогалины между отдельных деревьев. Вначале генералу было приятно, и он хотел, чтобы туман оставался навсегда, сокрыв его от предстоящего позора. Затем Самсонов оробел, почувствовав, что туман окутывал его седую голову. Генерал сделал несколько шагов вперед, затем повернулся направо, налево, совершенно потеряв всякое направление. Он решился крикнуть, но и эта мысль напугала его: на его возглас, по всей видимости, мог бы отозваться только неспавший полковник Терехов. То, что полковник косвенными намеками внушил ему мысль о совершении благородного жеста, этого генерал не мог позабыть. Он заторопился, избрав наудачу направление, проникая сквозь чащу сплотившихся ветвей. Неожиданно для себя генерал проник на поляну, залегшую впереди. Оказывается, он держал направление на восток, где на горизонте начинался восход торжествующего солнца. Ползли седые туманы на вершины сосен, искрившихся переливами прозрачной росы на остриях обнаженных иглиц.

— Спасен! — воскликнул генерал.

Он радовался тому, что по восходу солнца можно самостоятельно определить восток, а на востоке лежала территория его отечества.

Где-то в отдаленности возникла артиллерийская канонада и пулеметная стрельба, лесное эхо отчетливо донесло их звуки до слуха генерала. Генерал услышал, что его зовут, но не отозвался: одиночество приносило ему успокоение.

— Ваше высокопревосходительство!

Генерал выдал себя, обернувшись на возглас: перед ним очутился молодой человек с лицом, покрытым мягкой растительностью. Он был одет