– Сиди спокойно, – услышал он холодный голос матери. – Едем дальше.

В больнице он перестал думать о «соколах»: сестры показывали путь по коридорам, знакомым Кейт со времен ее работы санитаркой. Рабби Хирша тоже должны были везти по этим коридорам. Рядом с ним напряженные медсестры, отдающие приказы доктора. Они оказались в небольшом кабинете на первом этаже, где Майкл сам влез на каталку. Возможно, на этой же самой везли и рабби. Везли в операционную. Молодой интерн в зеленом облачении хирурга посмотрел на гипсовую повязку на ноге Майкла, заглянул в его карточку и достал большущие ножницы.

– Ты еврей? – спросил он Майкла.

– Ирландец.

– У тебя, паренек, вот тут на иврите кто-то написал – «долгих лет».

– А можно мне этот кусочек на память? – спросил Майкл. Кусочек рабби Хирша.

– Ну конечно.

Интерн засунул ножницы под повязку и начал ее резать. Это было совсем несложно: повязка, казавшаяся Майклу сделанной из бетона, на самом деле оказалась из марли и мела. Интерн сначала разрезал повязку с внутренней стороны ноги, затем с наружной – так, чтобы образовались две половинки. Он аккуратно их разъединил, и оттуда, где повязка плотно прилегала к коже, раздался чмокающий звук. Комнату вдруг наполнил запах застарелого пота. Майкл посмотрел на кожу, она была белой и рябила, словно трава, выросшая под камнем. Он всерьез думал, что под повязкой окажутся черви.

– А он сможет ходить на этой ноге? – спросила Кейт.

– Почему нет?

– Без костыля?

– Эй, да она в полном порядке, – сказал интерн. – Но прежде чем вы уйдете, нужно будет сделать рентген.

– А помыть ее можно? – спросил Майкл.

– Да, вон туда пройди, там вымоешь.

Майкл соскользнул с каталки и попробовал встать на ногу всем весом. Пол оказался очень холодным. Боли не было, но нога была какой-то слабой и очень уж легкой, несмотря на все упражнения, что он проделывал на крыше. Он отправился в небольшую ванную, с трудом поддерживая равновесие; там он обнаружил бумажные полотенца и мыло, которым он вымыл икру, колено и ступню. От прикосновения мыльных рук к ноге ему стало странно, скользко и трепетно. Закончив, он вышел, нога стала чувствоваться получше, все-таки оставаясь немного чужой. Интерн уже ушел. У двери его поджидала Кейт, держа в руке носок, ботинок и кусок гипса с надписью на иврите. Она натужно улыбалась.

– Ну, ты же слышал, – сказала она. – В полном порядке.

Они прошли через холл в рентгеновский кабинет. И здесь он был, подумал Майкл. Наверняка ему просвечивали череп. В помещении было полно народу. Все были в белом – доктора, сестры и пациенты. Ожидая их очереди, Кейт просматривала колонки объявлений в «Бруклин игл», отмечая синим карандашом квартиры. Он подумал: это она всерьез, она сдалась, она хочет переехать. Как я могу ее винить? Я всего лишь парень, которому снятся белые кони, скачущие над крышей фабрики.

– Вы следующий, молодой человек, – сказала медсестра с всклокоченными светлыми волосами. – После вот этого парня. – Он услышал ее звонкий голос, голос барышни с телефонной станции. Она говорила Кейт: спасибо за терпение, Кейт. Ну, ты же все знаешь.

– Ну конечно, – сказала Кейт.

– Сестра, – сказал Майкл. – А вам вчера раввина привозили?

– Раввин. Да, точно, был. На него напали, да?

Ее кто-то позвал, и беседа закончилась не начавшись. Он услышал, как мама говорит: здесь он в надежных руках. Как она говорит: это тебе не обычная горбольница. Говорит: там просто мясники работают. Майкл шевелил пальцами ноги, массировал кожу и мышцы и сравнивал ноги между собой. Поврежденная правая была заметно тоньше. Он хотел поскорее выбраться на солнечный свет, чтобы нога размялась и подзагорела. А потом он займется одним большим серьезным делом.

– Мам, а можно увидеться с рабби Хиршем? – спросил он внезапно. – Он ведь где-то здесь, и мне нужно его увидеть.

Она посмотрела на него с раздражением, будто бы считая рабби причиной всех их бед. Майкл это почувствовал.

– Он не виноват в том, что случилось, – сказал сердито Майкл. – Он хороший человек, а они – нет. И ты это сама знаешь, мам.

– Ладно, – сказала она. – Пока ты на рентгене, я выясню, где он лежит.

Пришла его очередь. Он проследовал за сестрой в рентгенкабинет, а Кейт вышла в коридор. Все длилось лишь несколько секунд. Он спросил темноволосую медсестру, управлявшую аппаратом: снимала ли она вчера раввина. «У меня вчера был выходной», – сказала сестра и вызвала следующего пациента. А Майклу сказала подождать снаружи. Поскольку Кейт ушла, он сел в последний ряд, позади десятков женщин и детей и всего лишь нескольких мужчин; гнев пульсировал в нем, словно открытая рана. Проклятая медсестра. Может, она врет. Может, она не хочет мне рассказывать о его проломленной голове. Может, у него поврежден мозг. Он увидел кровь, капающую из уха рабби. И увидел маслянистую красную лужу крови на асфальте.

Кейт вернулась, качая головой.

– Он на седьмом этаже, – сказала она. – В реанимации. Туда не пускают, Майкл.

– Мне нужно его увидеть, – сказал Майкл. – Я не хочу, чтобы он лежал там один, как я когда-то.

– Я это знаю, сын, – сказала она с раздражением. – Но он в коме. Ты понимаешь, что это означает? – Он кивнул: да, понимаю. – У его двери дежурит коп и никого внутрь не пускает. Мы вернемся, когда ему станет лучше. Когда он выйдет из комы. Принесем ему песочный торт и чай со льдом.

Ну, что поделаешь. Они вместе отправились домой пешком. Майкл все еще хромал, но он постепенно переносил все больше веса на вылеченную ногу – в надежде, что с каждым шагом она будет становиться сильнее. Был почти полдень. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. На стойках у цветочной лавки поникли цветы. Асфальт стал еще мягче. Собаки жались к стенам, розовые языки высунуты. Дети сидели в тени, мусоля лимонное мороженое или попивая газировку. У него в палате, должно быть, жарко, подумал Майкл. Весь взмок под повязками. Но он не умрет. Я должен в это верить. Я не позволю, чтобы он умер.

– Вот же пекло, – услышал он голос Кейт, будто заставляющую себя вернуться к обычным разговорам.

И услышал собственный голос, подающий реплику в ответ: по радио говорили, до девяноста градусов.

– Человек к такой жаре не приспособлен, – сказала она. – Когда в Ирландии доходило до шестидесяти, мы думали, что оказались в тропиках.

В подъезде было прохладнее, чем снаружи, но, поднимаясь по лестнице, Майкл почувствовал, что в желудке забурлило и жара стала какой-то совсем липкой, будто бы она шла сверху, с крыши. Он остановился на площадке первого этажа и тронул маму за локоть.

– Там кто-то наверху, – сказал он.

Она прислушалась. Где-то слышался приглушенный звук унитаза. В квартире Капуто грохотали кастрюли в мойке. У миссис Гриффин Джо Стаффорд пела «Увидимся с тобою». Но сверху не доносилось ни мужского шепота, ни шарканья ног.

– Пойдем, сын, – сказала она, двинувшись первой.

И остановилась, повернув на площадку второго этажа.

На ступеньках сидели Сонни Монтемарано и Джимми Кабински.

– Эй, Майкл, – сказал Сонни.

– А, бывшие друзья, – сказала Кейт Делвин. – Подвиньтесь-ка, пропустите нас.

Сонни встал, чтобы пропустить ее, и на секунду Майкл испугался, что тот мог перейти на сторону врага и вполне может напасть. Он напрягся, готовясь к худшему.

– Я понимаю, почему вы злы на нас, миссис Делвин, – мягко сказал Сонни. – Но у нас не было выбора.

– Был, – сказала она, убыстрив шаг от злости. – Могли бы быть и посмелее.

Звякнули ключи – она открывала дверь квартиры. Майкл двинулся за ней, мимо Сонни и Джимми.

– Как ты, чувак? – сказал Джимми с пристыженным видом.

– Пошли вон отсюда, – прошептал Майкл.

– Нам надо с тобой поговорить.

– О чем? – сказал Майкл и двинулся дальше.

Сонни схватил его сзади за ремень.

– О Фрэнки Маккарти, – сказал Сонни. – У него пушка. – Майкл взялся за перила. Из двери наверху выглянула мама.

– Все в порядке? – спросила она. – Майкл?

– Да, мам.