Шрифт:
Закладка:
Мужчина и мальчик разговаривают, время от времени прерываясь, чтобы бросить палку Децию, а Дженис наблюдает за ними и спрашивает себя: если сердце разбивается, можно ли склеить его обратно? Конечно, оно будет уже не тем, но это все же лучше, чем горка осколков. Дженис думает о Джоне. Видел бы он сейчас своего сына, вот именно в этот момент! А еще, стоя по щиколотку в мокрой траве, Дженис гадает, доведется ли ей снова побывать в Танзании. Раньше ей мешали и обстоятельства, и нехватка денег, к тому же у Майка эта идея не вызывала энтузиазма, и это еще мягко сказано. Но тогда Дженис была серой мышкой. Может, она добьется своего в ипостаси львицы? Вот она стоит на кембриджском лугу, глядит на туман, поднимающийся над рекой, и думает о том, как здорово было бы увидеть настоящих львиц в Танзании.
Но как бы ни был интересен разговор с Юэном, Адаму неохота тратить время на болтовню, и вот мальчик убегает вместе с Децием. Замедлив шаг, Юэн поравнялся с Дженис, и, ни слова не говоря, они продолжили путь вдвоем. Их молчание становится все более дружеским, но в некоторые моменты они все же испытывают неловкость. Вот они смотрят на Адама, и Дженис думает, что сейчас очень уместно было бы завести разговор о детях, но у водителя автобуса их нет, а Дженис еще только налаживает отношения с Саймоном и обсуждать эту тему с Юэном не готова. Поэтому они идут молча. Похоже, им обоим опять мешают внутренние подростки. В последнее время эта девчонка посещает Дженис гораздо реже, но время от времени выскакивает, как чертик из табакерки. Вот и теперь два подростка стоят, водят по земле носками школьных ботинок и бормочут себе под нос: «О чем будем разговаривать?» – «Не знаю. Предлагай ты». – «И я не знаю».
Тут Юэн поворачивается к Дженис и одним пинком отправляет эту парочку в высокую траву.
– Хотите, расскажу про мою коллекцию разговоров?
– Да.
И Дженис не кривит душой: ей и впрямь очень любопытно.
– В автобусе чего только не услышишь! Это, конечно, не истории, как у вас, но задуматься есть над чем и посмеяться тоже. А иногда – и то и другое одновременно. Например, одна женщина-викарий как-то сказала подруге: «Нам, викариям, нелегко приходится: спрашиваешь у человека, как дела, а он тебе рассказывает в подробностях». Вот я сразу и задумался, как живется этой женщине. Интересно, ее делами кто-нибудь интересуется?
Дженис смотрит на Юэна с улыбкой, пытаясь его подбодрить. Она же видит, как он нервничает. Иногда на него нападает застенчивость, и Дженис это кажется милым, однако за рулем автобуса он ведет себя совсем по-другому, уверенно и непринужденно. Дженис представляет, как в молодости Юэн-рулевой на своей спасательной лодке покорял волны. Наверное, с людьми ему намного сложнее.
– Продолжайте, – просит Дженис.
– А на днях одна мамочка везла сына на прививку и по дороге объясняла мальчишке, в чем смысл вакцинации. Рассказывала, как часть вируса вводят в организм, чтобы наше тело научилось бороться с болезнью. И тут сынок говорит: «Так вот почему у меня никогда не бывает насморка». Мамочка спрашивает: «А это здесь при чем?» А мальчик отвечает: «При том, что я ковыряю в носу и ем козявки».
Дженис смеется, и Юэн чуть ускоряет шаг. Сразу заметно, как его напряженные мышцы расслабляются. Он пересказывает другой разговор, а Дженис представляет, как он твердыми шагами идет по кренящейся палубе.
– Однажды вечером в автобусе ехали два старичка. Сразу видно, что с юных лет друг друга знают. Нет, не друзья, скорее знакомые. Может быть, в школе вместе учились или что-то вроде того. Одного я узнал, он художник. Живет в Кембридже, но сейчас по телевизору его увидеть проще, чем на улице. Да вы его знаете, он все время ходил в потрепанной синей фетровой шляпе. Ну так вот, второй старичок спросил его про новую выставку и пошутил, что надо было купить у него картину, когда он только начинал. А художник отвечает: «Так купи сейчас, мои полотна – вложение выгодное». Второй старичок посмеялся и ответил что-то в том смысле, что ему такие покупки не по карману. А потом говорит: «Давай-ка я лучше твою шляпу куплю». И пошутил, что уж ее-то он себе позволить может. А когда художник выходил из автобуса, он вдруг обернулся и крикнул: «Джимми, лови!» Бросил приятелю шляпу и был таков. Джимми почти каждую неделю у меня в автобусе ездит, и на голове у него всегда шляпа художника.
Юэн вошел во вкус и стал вспоминать еще один случай. Дженис понимает, что он явно скромничает: это не просто разговоры, а самые настоящие истории.
– Ехала в автобусе одна пара – кажется, оба учителя. Ну уж она-то наверняка учительница. Когда два школьника выходили из автобуса и прощались с ней, один обратился к ней «мисс», а второй – «миссис Роджерс». Учительница рассказывала мужу, что сегодня последний урок вела у десятого класса и он получился идеальным. Нет, миссис Роджерс не хвасталась, просто говорила как есть. Она объяснила, что вела урок вместе с практиканткой, и в конце девушка сказала, что ничему не научилась, потому что ребята вели себя хорошо и миссис Роджерс даже замечаний никому не делала. А мистер Роджерс ответил: эта практикантка не поняла, какой урок ей преподали. Ведь его жена объединила весь класс в единое целое, да еще и с такой легкостью, что со стороны казалось, будто это вышло само собой. Вот почему я подумал, что он, наверное, тоже педагог. А жена ответила: никто не узнает, чего она сегодня добилась, ее достижение мир не перевернет, но главное, что о нем знает она сама, и она уверена: если вопросы по этой теме попадутся на выпускном экзамене, ее ученики будут их щелкать, как семечки.
«Выходит, миссис Роджерс пережила свой идеальный момент», – думает Дженис и берет Юэна за руку.
– Вы собираете истории в автобусе? – спрашивает Юэн.
– Да, только услышать получается лишь часть, ведь еду я совсем не долго, и остальное приходится додумывать. Но – да, иногда слышишь разговор, от которого сердце замирает, и понимаешь: вот она, история этого человека. Например, одна женщина рассказывала, что во время войны ее мать была узницей концлагеря в Германии. Ее должны были отправить в газовую камеру,
