того, герцога и патриарха беспокоит дерзость главаря бунтовщиков, который действительно может оказаться моим братом Вироне, а вы должны были слышать, что его уже начинают называть принцем рапинатори – не просто графским сыном, а принцем, словно он ровня вашему верховному синьору.

Да, мой добрый господин, я подтверждаю, что Вироне еще в детстве отличался великой дерзостью. Я видела ее, когда он бегал по холмам за нашими козлами, поднимая пятками тучи пыли в летние дни, когда воздух застывает в стекловидную массу, скалы колышутся и словно расплываются, выливаясь за пределы своих очертаний, и кажется, что стоит тебе отвести на миг взгляд – и все снова перемешается между собой, как было в самом начале; и тогда ты ощущаешь страх, как будто в раскаленном добела воздухе мы приближаемся к чему-то, что давно должно быть забыто. Но будьте уверены, что моего брата Вироне не преследовали такие мысли и он никогда не боялся. Иногда мне кажется, что все его мужество – это просто слабость, какой-то неочевидный недостаток, который заставляет его не видеть и не бояться того, что меня пугает. Тем не менее мы оба были тогда слишком малы, чтобы понять природу страха или храбрости и предчувствовать в себе будущее, хотя оно уже зарождалось в глубине наших тел, потому что, синьор, просветленные знают: все мы отчасти женщины, носящие во чреве некую изначальную, еще неосознанную вину. И да, был еще младший из моих братьев, Сальво, тихий, терпеливый ребенок, который все видел и все сносил на своих плечах.

А поскольку вы, наконец, высказали самое жестокое и нелепое из ваших подозрений, из кровавой глубины моей совести я отвергаю, что могла убить Сальво, младшего из моих братьев. Я не сделала этого ни от злости, узнав его в инквизиторе Рикельмо, ни по какой-либо иной причине. Лгут Мафальда и ее кумушки, которые, словно четыре свиноматки, суют свои рыла в общее корыто лжи и наговоров, когда утверждают, что видели, будто я встречалась с вашим собратом и под покровом ночи, наивернейшей подруги злодеев, принимала его в своей хижине, что видели не раз, ведь в нашей деревне ничто не проходит незаметно. И не смогли, дескать, они меня удержать от этого страшного преступления только по той причине, что я ведьма и много лет служу демонам, обрастая все новыми злодействами, как трухлявый пень погаными грибами.

Я снова отрицаю, что инквизитор Рикельмо мог быть в действительности моим братом Сальво. Я также не верю, что, узнав из писем падре Фелипе о возвращении своей сестры в Интестини, он умолял викария поручить ему эту миссию и прибыл в деревню под названием Киноварь, чтобы остановить меня и освободить всю округу от колдовства. Потому что мой брат Сальво лучше всех понимал, почему наше поселение словно покрылось язвами и загноилось, как рана. Он знал, что виной тому не воины короля Эфраима, не измена старейшин и, наконец, не герцог с его слугами, а обычное отсутствие веры. Он понимал, как легко из силков ереси угодить в капкан идолопоклонства и начать служить демонам. Ибо это лишь иллюзия, будто мы отдаем приказы демонам. На самом деле они тайно управляют нами, а поскольку ложь и предательство свойственны их природе, они оборачивают против нас наши тайны и страхи.

Но я отрицаю, что это произошло со мной и что демоны якобы распознали жажду мести, сжигавшую меня все эти годы с тех пор, как я убила трактирщика Одорико и, покинутая всеми, обратилась к некромантии, а затем убила всех, кто имел отношение к смерти моей матери – даже если она ею не была – и ее любовника. Неправда и то, что по наущению демонов я стала блудницей и сладострастной лаской выудила у мастера Гильермо секреты алхимиков, пробралась в постель графского управителя Тесифонте, который решил судьбу моих братьев, а потом двинулась в путь через равнинные земли по красной нити вермилиона. И лгут все те, кто утверждает, что со временем я все глубже погружалась в призрачные пространства колдовства! Нет, неправда, что я собирала в мешочек заговоры, заклинания и проклятия и приманивала все новых демонов с помощью средств и заклинаний, выпытанных у старой портовой ведьмы. Пожалуйста, не заставляйте меня вновь и вновь отрицать то, что даже с первого взгляда кажется лишенным смысла.

Из всего этого многообразия лжи, которую мне рассказали, самой отвратительной считаю ту, будто я без раздумий бросила и отправила на костер моего Одона. Это бесстыдная ложь, что, будучи ведьмой и любовницей демонов, я отдавалась странствующему шарлатану не по любви, а коварно искушала его, пока не вызнала все его тайны, торгуя собственным телом и душой. Тогда я оставила его на погибель, чтобы отныне самостоятельно заниматься магией, призывать демонов и оживлять мертвых, а сошло мне это безнаказанно только из-за чумы и последовавшей за ней великой смуты, охватившей приморские области. Также неверно, что, овладев навыками обращения с демонами, я вернулась в родные края, дабы помочь моему брату Вироне в его гнусном мятеже против герцога.

Поэтому я ответствую вторично, что вся история о том, как я убила инквизитора Рикельмо, в действительности являющегося моим братом Сальво, выросла из гнева и зависти моих соседок, которые считают меня сестрой мятежника Вироне и хотят выслужиться перед вами. Примите во внимание, что при жизни инквизитора Рикельмо мое происхождение оставалось скрытым, но я не отрицаю его, может быть, я и сестра мятежника Вироне, рожденная в деревне под названием Киноварь от просветленной матери и неизвестного отца. И да, я признаю, что грех, в котором я была зачата, оставил след на всей моей жизни. Но я отрицаю всякую магию и тайные убийства, кроме смерти, которую я нанесла трактирщику Одорико. В молодости, как вы сами могли убедиться, я была вспыльчива и дерзка, и эти пороки выгнали меня из родной деревни. Но я не виновата ни в чем ином. Я не несу ответственности за смерть этого несчастного глупца Рикельмо, который не был моим братом, как и вы.

Нет, синьор, имя моего брата Сальво я не повешу на спину ни инквизитору Рикельмо, ни другим братцам в сандалиях, что бесцельно шатаются по дорогам, хлещут чужое вино и при первой возможности жгут еретиков и приписывают им различные преступления и ложь. Уверяю вас, ни я, ни кто-либо другой не знает, что случилось с моим младшим братом. Даже если пастух или странствующий торговец ножницами и приносил весть, будто его видели где-то на ярмарке в монашеском одеянии, любой