Шрифт:
Закладка:
— А я что-то знаю…
— Ты? Это опять ты, Помпончик?
— Ну а кто же еще?
— Ой, Помпончик, ты всегда приходишь в самую трудную минуту, но, кажется, такой трудной еще не было.
— Это тебе каждый раз так кажется.
— Может быть. Но не каждый же раз меня предавал друг.
— Ну, а разве не стоит с тобой рядом друг, который никогда не предавал тебя и не предаст никогда?
— Да, да, да! Спасибо тебе! Ты самый верный, самый настоящий. И ты — здесь, рядом. Помпончик, скажи, а эти огоньки настоящие или нет? Они есть или только кажутся мне?
— Ну, конечно, есть, Том. Окошко в избушке не гаснет. А эти… эти… то гаснут, то вспыхивают… Это же угольки от костра гномов, Том. Они разлетелись по всему небу и мерцают… мерцают. Ты когда-нибудь досиживал до угольков, когда бывал у костра гномов? Или уходил раньше?
Том не помнил. Но у него опять появились и надежда и вера. А уж любовь-то с ним была всегда. Уж этого никто отнять не сумеет. И он теперь знает, куда ему надо идти, куда же еще? — к костру гномов, конечно.
— Помпончик! Помпончик! Мой верный, верный Помпон¬чик! Иногда одного белого помпончика на зелёной шапке достаточно, чтобы вернуть человека к жизни.
А я что-то знаю,
А я что-то знаю.
А что-то знаю,
Знаю и пою.
Среди темных веток
Щелочка сквозная.
Загляни — увидишь
Звездочку свою.
Под эту-то песенку Том и пошел туда, на эту щелочку. Вроде бы шел к окошку избушки, но вдруг увидел среди ветвей мерцающее пламя костра. Поленья потрескивали. Гномы сидели вокруг. Было тихо. Так бесконечно тихо, что эту тишину нельзя было нарушить — ясно почувствовал Том. Наоборот — эта тишина могла заглушить любой гром. «Так это возможно», — с удивлением подумал он. И это была последняя мысль. Даже мысли здесь стихли. Том сел у костра и замолчал, как гномы.
И ничего ему не надо было, кроме этого покоя, который двигался, входил всё глубже внутрь него, нарастал. «Мне ничего не надо делать. Он сам все сделает во мне», — понял Том и отдался этому Покою, как отдается пловец морской волне.
Он не заметил, как расчистилось небо и проступили звезды. Казалось, они никогда и не скрывались. Он поднял голову и увидел звезды и как бы измерил душой расстояние между собой и ними. Оно было огромным, но его не надо было преодолевать. Было такое чувство, что душа его незаметно дорастала до звезд и только одно это и было нужно.
И вот — звон со звезды и голос первого гнома в ответ звезде:
Моя душа слабей листка,
Случайно сорванного ветром.
Она, как этот лист, легка.
Как легкий проблеск, незаметна.
Моя душа тонка, как нить.
Нет, тоньше — и сравнить-то не с чем.
Она другой не может быть.
В ней Божий нерв, сквозя, трепещет.
Он замолк. Но чувствовалось, что речь не кончена. Она дол¬жна продолжиться. И вправду — после следующего звона со звезды голос второго гнома продолжил:
Моя душа обнажена,
Ей нет покрова, нет защиты.
Ведь каждый миг жива она
И значит каждый миг — открыта.
И значит нет ее бедней.
Она — бездомный среди ночи,
И каждый может сделать с ней
Без наказанья, что захочет.
Вот почему всегда молчат
Глаза озер в зеленой гуще
Ресниц… Наш тихий Бог распят.
И все-таки Он — всемогущий.
Снова молчание. Огромное. Полное. И в глубину этого молчания — звон со звезды и — голос третьего, продолжающего ту же речь:
Да, Он для всей беды открыт.
Но этих красок переливы,
Но эту жизнь лишь Он творит —
Непостижимо молчаливый.
Молчание — на боль в ответ,
На всю враждебность мирозданья.
Но созидает этот свет
Лишь только Божие молчанье.
И нет сильнее ничего
Молчанья Твоего, Создатель.
Чтоб только не прервать его,
Ты согласился на распятье.
Чтоб не нарушить свой закон,
Бог замолчал пред силой вражьей…
Но созидает только Он.
А разрушать способен каждый.
Молчание стало еще полнее, еще глубже. Кажется, речь закончилась. Но — снова звон со звезды и — голос четвертого:
Мне бы лишь тишины и простора
Тишины, где б расправиться мог
Тот, кто стал для созвездий опорой
Все миры созидающий Бог.
О, просторы пустынного неба —
Дом Творца, бесконечная гладь…
Там, где дух разрушенья и не был.
Где ему просто нечем дышать.
«Ну да, вот почему они здесь не могут появиться. Здесь им нечем дышать», — понял Том.
И снова молчание. Оно наполняло грудь. Он дышал этим молчанием. А костер горел все глуше. Вот уже никакого пламени. Одни мерцающие уголья. И — дальний тихий звон со звезды, а за ним чуть слышный голос пятого гнома:
А на сосне был Божий след.
И если скажут «Бога нет»,
Я не отвечу ничего,
А укажу на след Его.
Иль попросту, прервав беседу,
Едва дыша, пойду по следу.
Костер погас. Но мерцающие угольки медленно разлетелись, точно распались по