Такэо начал изучать французский. Как – никак, а ему уже пять и нужно подготавливать базу для будущих знаний. Вот только я полностью уверен, что ты думаешь, что я на него давлю и слишком много требую. Поверь, родная, он хотя бы не получит линейкой по рукам за неверный ответ.

А еще недавно…

Куроки оторвался от листа бумаги. А еще недавно он был в Женеве, в том теплом августе двухтысячи первого.

Принц стоит, чуть прячась за колонной и наблюдает за входящими в зал людьми. Он совершенно не желал находиться на этом форуме, но отец решил иначе. Вокруг отточенные улыбки и тихие, едва различимые переговоры, но все чем-то точно взбудоражены.

– Я не думаю, что это хорошая идея, – внезапно он слышит знакомый голос и почти рядом с ним проходит Анна под руку с Виктором Руже. Она что-то настойчиво ему объясняет, но мужчина, с легкой улыбкой на губах, качает головой и кратко возражает.

Куроки двинулся за ними чуть позади, дабы не быть замеченным и не привлечь внимание. Он отчаянно пытался понять суть их разговора, так легко менявшего языки произношения. А еще он не мог спокойно за ними наблюдать, старался каждой клеточкой тела насладиться ее таким близким присутствием. Впитать в себя. Беспокойно Куроки постоянно хмурился, словно он так долго смотрел на солнце, что оно начало разрушать сетчатку его глаза. Что же это такое?

Все гости форума начали усаживаться на свои места и юноше пришлось занять свое, на ряд позади делегации из Грепиль. К наблюдаемой парочке, к его облегчению, присоединился старик (Куроки понял, что это министр Пруст). И стало как-то легче дышать: теперь внимание Анны привлек докладчик и временами министр, что что-то ей пояснял. Юноша глубоко вдохнул, как советуют в фильмах, и выдохнул. Вот только ничего не изменилось. Сердце в его груди изображало заводную мартышку с тарелками, отбивая учащенное биение. Слышал ли он докладчика? Определенно нет, хоть на его лице и царствовала крайняя заинтересованность, напущенная специально для сидящего рядом помощника и фотокамер. Сейчас его определенно точно волновал вопрос, чувствует ли Анна тоже самое видя его с Сорой? Ему, отчасти эгоистично и понятно, хотелось чтобы ей, как и ему было, хоть немного, но больно. Глупо. Как же глупо. Они не признавались друг другу в любви и клялись в верности до смерти. Просто были. Просто почему-то чувствовали притяжение, которое невозможно было нормально осмыслить и дать реальное описание. Это притяжение отпускало, уставая от времени и расстояния, но билось в восхищении, от одного лишь упоминания. Он где-то читал, что после всех этих мук, он сможет любить Анну как сестру. Оберегать, любить. Как сестру. И в свои двадцать четыре он и вправду на это надеялся. Надеялся, что перестанет прокручивать в голове ее голос, произносящий отрывки фраз, не будет перед глазами мелькать улыбка и морщинки у глаз. Наваждение пройдет, словно вчерашний дождь, ставший мифом.

Но уже тридцати двухлетний Куроки вздохнул: он так и не избавился от своей влюбленности. Видно первая любовь живет в нас всегда. Вот только она уже не звала его совершать глупости, кидаться в омут с головой. Перед глазами стоял слегка размытый идеализированный образ двадцатилетней девчонки, с глазами полными восхищения. Все стало тусклее.

Жаль он не знал, что чистое, не наигранное восхищение еще не скоро вернется в глаза этой двадцатидевятилетней девчонки. Она просто чуть отдалится от него. Не решится рассказать о своих бедах, оставив незапятнанным свой образ, сотканный из счастья и удачи. Не захочет сочувствия и слез, которых в ее закрытом маленьком мирке и так достаточно.

Виктор, чуть слышно постучав в дверь, зашел в ее "святыню" – кабинет. Его хозяйка что-то тихо читала, чуть склонившись в своем темно – зеленом викторианском кресле, подаренном Виктором на пятилетнюю годовщину. Мужчина осторожно, чтобы не потревожить жену, наклонился к проводу телефона, стоявшего на тумбочке у входной двери. Они с Марией приняли решение отключить его, дабы никто не посмел нарушить покой данной комнаты.

– Знаешь, я всегда хотела прочесть ее Роуз, – Анна выпрямилась, но не повернулась к нему. Легкая серая шаль, что укрывала ее ноги, была освещена отблесками пламени в камине. А ведь был жаркий сентябрь. Виктор, встав с корточек, подошел к жене, легко коснулся губами ее лба, отметив, что температуры нет второй день и сел на ковер у ее ног, облокотившись спиной на них. Раньше они так часто сидели: Анна слушала его истории, перебирая его темные волосы, приводя их в беспорядок. Сейчас же он не собирался ничего говорить. Слов не осталось. Все вылетело с тем криком, когда врачи сообщили ему, что не смогли предотвратить потерю ребенка. Какая точная формулировка, от которой до сих пор воротит.

Роуз. Анна с самого начала была уверена, что это будет девочка. Роуз Елизаветта Стефания, княжна Грепиль. Ангел, что теперь плакал на плече у матери.

Никто не знал: вначале она скрывала свою беременность, словно предчувствуя что-то страшное, а потом запретила об этом говорить. И слуги дворца, конечно бывшие в курсе всего, еле слышно передвигались по дому, стараясь не потревожить хозяйку, в чьем сердце образовалась несовершенная пустота. Ей уже сообщили причины и то, что она больше не сможет иметь детей, тем самым дав ей еще один повод одновременно ненавидеть и жалеть себя. Впервые дни княгиня с красным от слез лицом спрашивала у мужа, срываясь на крике:

– За что меня наказывают? Я мало молилась? Мало помогала?

А он не мог придумать ответ, что даст спокойствия хотя бы ему, лишь обнимал ее трясущееся тело и шептал, что всегда будет с ней. Правду.

Со временем она успокаивалась и все чаще уходила в себя, лишь изредка балуя Киарда, играя ему на пианино песенки из старых роскранских или диснеевских мультфильмов. Она вновь начала смотреть на сына, как на чудо что вот – вот исчезнет. Боязливо и с недоверием, как в первые месяцы после рождения.

– Мы вырастим Киарда хорошим человеком, – неожиданно начала Анна, положив свою холодную руку на плечо мужа. – Он жениться и у него будет много детей. У нас будет много внуков, которых мы будем баловать. Верно?

– Верно, – Виктор, повернув голову, поцеловал пальцы ее руки. – Все так и будет. Мы будем замечательными бабушкой и дедушкой.

Он почувствовал, как Анна слабо улыбнулась и ее рука расслабилась. В комнате стало чуть теплее. Может быть от этой призрачной