Шрифт:
Закладка:
— Подожди, не расслабляйся, — сказал мне на ухо Григорий Семенович.
— Да я и не собираюсь, в общем-то, — ответил я. — А что это они там обсуждают, интересно?
Последняя моя реплика относилась к сопернику. Прижавшись к сетке, он слушал наставления каких-то своих приятелей, при этом неотрывно глядя на меня и кивая.
— Наверняка именно то, о чем я тебя и предупреждал, — туманно ответил Григорий Семенович. Хотя тут уже было все ясно и без объяснений.
С первых секунд второго раунда казах дал мне понять, что такой лафы, как в первом, больше не будет. Видимо, наслушавшись своих советчиков, он с ходу начал работать грязно. Мне то и дело приходилось ловить его удары локтем или открытой перчаткой. Пару раз он даже боднул меня головой. В какой-то момент у меня сложилось впечатление, что я дерусь не с опытным боксером, каким его представляли все, а с уличной шпаной.
Самым же интересным было то, что рефери не обращал ни малейшего внимания на грязную работу моего противника. Что-то мне подсказывало, что если бы так начал боксировать я, то уже получил бы как минимум пару замечаний, а то и прекращение боя с последующей дисквалификацией. Здесь же рефери прохаживался возле нас с невозмутимым видом, как будто ничего особенного и не происходило.
«Все понятно», — подумал я. «Ворон ворону глаз не выклюет. На честное судейство рассчитывать не приходится».
Тем не менее, второй раунд прошел тоже относительно спокойно, если не брать в расчет постоянных попыток соперника вывести меня из себя и заставить совершить какую-нибудь ошибку. Но к таким провокациям я давно относился спокойно, и вышибить меня из равновесия было довольно сложно.
Однако в перерыве я все-таки сказал ему пару ласковых.
— Слушай, ты бы лучше прекращал это дело, — строгим тоном произнес я. — Мы все-таки на чемпионате, а не в подворотне.
— А то что? — нагло осклабился казах.
— Увидишь, — коротко отозвался я.
— Ну-ну, давай, — усмехнулся противник. — Не дорос еще мне указания раздавать!
Я не стал отвечать на это хамство, хотя, честно говоря, меня так и подмывало нарушить правила соревнований прямо по его самодовольной физиономии. Зато теперь я точно знал, как мне следует действовать в последнем, третьем раунде. Я бросил взгляд на Григория Семеновича — он смотрел на меня подбадривающе, но немного озадаченно.
«Все всё понимают», — подумал я. «Только сделать ничего никто не может. Ну, конечно же, кроме меня».
Сразу после сигнала рефери я продуманной комбинацией зажал соперника в угол. Моей главной задачей было не дать ему перехватить инициативу. Было уже понятно, что, если он вырвется на середину ринга и получит свободу действий, то превратит боксерский поединок в грязную драку. Поэтому лишить его такой возможности «разыграться» было наилучшим выходом для меня.
Однако и мой противник тоже был не глуп. В какой-то момент я, видимо, чересчур увлекся атакованием. В моем мозгу стучала одна-единственная мысль: «продолжать до тех пор, пока не будет команды рефери!». Мне казалось, что ослабь я атаку хотя бы на полсекунды — и он поведет против меня такую контратаку, что я уже не смогу ему даже сопротивляться, не говоря уже о том, чтобы отвечать. Все мое существо в этот момент было подчинено только главной задаче: не позволить ему продвинуться или даже сделать лишнее движение!
И, увлекшись этим процессом, я даже сам не заметил, в какой момент он ухитрился выплюнуть капу. На языке боксеров это означает, что ему плохо, он почти в нокауте и больше не может продолжать бой. Сейчас со стороны все должно было выглядеть так, что я своими нечестными действиями загнал соперника в угол и чуть ли не покалечил его. Другими словами, это был тот вид мошенничества, при котором виноватым выглядит не мошенник.
Как и следовало ожидать, на действие соперника рефери отреагировал незамедлительно.
— Ты что же это такое делаешь, сука, — прошипел я сквозь зубы. — Ты на хрена из себя инвалида изображаешь?
— Ты о чем? — казах сохранял страдальческое выражение лица, но глаза его довольно сверкали.
— О том, что ты сука, — коротко бросил я.
«И что теперь?» — лихорадочно соображал я, из последних сил удерживая себя, чтобы не взять этого прощелыгу за грудки и не боднуть его изо всех сил так, чтобы он вырубился раз и навсегда. «По идее, ситуация-то скользкая, и все зависит от того, как именно ее трактовать. В зависимости от судейского настроя одного из нас могут дисквалифицировать. Хотя, в принципе, могут обойтись и без этого — просто объявят кого-то победителем и все. Только вот кого?»
Здесь действительно не только решалась судьба нашего поединка, но и демонстрировалась степень честности судейства. Если победу отдадут мне — значит, все художества моего соперника были засчитаны, и он удалится отсюда с позором и со знанием того, что нечестными путями победу в таких соревнованиях не добыть. Если же триумфатором станет он — ну что же, значит, это будет и мой негативный опыт, о котором я так много рассказывал Сене. И, по большому счету, уже неважно, был ли этот чемпионат куплен, или этот казах — чей-то родственник, или что-то еще.
Противник тем временем продолжал корчить из себя страдальца, время от времени постанывая и изображая на лице трагические гримасы.
— Смотри не лопни от усердия, — шепнул ему я.
Рефери между тем поглядывал поочередно то на нас, то на судей. В принципе, ему я тоже не очень-то завидовал — невелика радость брать на себя такую ответственность: всем не угодишь, а недовольные будут обвинять не проигравшего бойца, а тебя. Впрочем, он такую работу выбрал сам.
Но, сказать по чести, его судьба меня волновала мало. В висках назойливо стучал один и тот же вопрос: кому же все-таки отдадут победу? Кому?
Глава 18
Вместо имени победителя мы услышали объявление… о моей дисквалификации. Впрочем, это тоже можно было назвать объявлением победителя — ведь если я дисквалифицирован, значит, формально мой соперник выиграл. Так и вышло, рефери поднял руку моему сопернику.
— Да вы что, совсем уже охренели, что ли! — раздался зычный голос Григория Семеновича. Я
